Читать онлайн книгу "Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта"

Волшебный компас Колумба. Неизвестный шедевр Рембрандта
Наталья Николаевна Александрова


Двойной артефакт-детектив
Волшебный компас Колумба

У Христофора Колумба была одна-единственная мечта – найти прямой и безопасный путь в Индию. Колумб решился на рискованную авантюру, в этом ему помог волшебный компас, способный любого привести к достижению своих целей… Антонина чувствовала себя полной неудачницей. Казалось бы, ей повезло всего раз в жизни – когда ее пригласили пожить в загородном доме семьи Самохиных. Но уже через пару дней Тоня обнаружила в прихожей труп неизвестного мужчины, а на чердаке девушка нашла старинную шкатулку, которую не смогла открыть…



Неизвестный шедевр Рембрандта

Российский император Павел I очень ценил преданных ему людей и одного из них оделил величайшей милостью – подарил свой портрет, в котором было зашифровано тайное послание… Вернувшись домой через два месяца после смерти отца, Галя застает чудовищную картину. А вскоре выясняется, что пожить спокойно Гале не дадут, потому что именно она является единственной наследницей отца. Но до вступления в права наследования еще нужно дожить, ведь это произойдет только через месяц, когда Гале исполнится двадцать пять лет…





Наталья Александрова

Волшебный компас Колумба

Неизвестный шедевр Рембрандта



© Александрова Н.Н., 2016

© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016




Волшебный компас Колумба


Темно-серый внедорожник свернул с шоссе на узкую бетонную дорогу, прорезавшую чуть тронутую ранним золотом березовую рощу. За этой рощей начинались поля, впереди змеилась серебристая лента реки. За рулем внедорожника сидел худощавый голубоглазый мужчина с длинными седыми волосами, в черном, отлично сшитом на заказ итальянском костюме и такой же черной водолазке.

За рекой показался большой загородный дом, обнесенный высокой кирпичной стеной. Внедорожник по мосту перелетел через реку, подкатил к воротам, остановился. Камера над воротами повернулась к нему, загудел мотор, и ворота раздвинулись.

К автомобилю подошел рослый парень в камуфляже, взглянул на водителя и кивнул:

– Проезжай, тебя ждут.

Внедорожник проехал по усыпанной гравием дорожке, обогнул огромную клумбу, на которой полыхали поздние розы, и остановился перед высоким каменным крыльцом.

На крыльце стояла женщина лет тридцати в строгом брючном костюме, подчеркивающем сухую спортивную фигуру.

Водитель внедорожника поднялся по ступеням, остановился перед женщиной и привычным жестом поднял руки. Ни слова не говоря, она быстро и умело обыскала его и отступила в сторону, пропуская в дом.

Седой мужчина в который уже раз подумал о бессмысленности такого обыска: если человек умеет убивать – он может сделать это и голыми руками или любыми подручными средствами, а тому, кто не умеет, – не поможет никакое оружие.

Войдя в дом, седовласый прошел по знакомому коридору, подошел к двери, возле которой стоял пожилой человек с лицом, изрезанным глубокими морщинами.

Здесь снова повторилась процедура обыска: Степаныч, как все знакомые звали пожилого охранника, не доверял никому, кроме себя, и руководствовался старым правилом: «доверяй, но проверяй».

Тщательно проверив посетителя, он кивнул и открыл еще одну дверь.

За этой дверью находилась большая комната, отделанная и обставленная в готическом стиле. На стенах – темные деревянные панели, антикварные гравюры, старинное оружие, вокруг круглого стола – десяток стульев с высокими резными спинками черного дерева, на самом столе – несколько серебряных канделябров с горящими свечами, распространяющими едва уловимый запах восточных благовоний. В большом камине, отделанном черным камнем, пылал огонь. Возле камина, в двух глубоких креслах, обитых тисненой кожей, сидели два удивительно похожих друг на друга человека. Не просто похожих – похожих как две капли воды, так что ни у кого не могло быть сомнений, что это – братья-близнецы.

Возраст их было довольно трудно определить – возможно, им было пятьдесят лет, а может быть, и около семидесяти. Оба совершенно лысые, с желтоватой пергаментной кожей, словно натянутой на череп, резкими чертами лица, делавшими их похожими на двух хищных птиц или, скорее, на двух старых стервятников. Это сходство еще более усиливали внимательные темные глаза за круглыми стеклами очков. Одеты они были по-домашнему – в теплые стеганые куртки тяжелого плотного шелка. У одного куртка была бордового цвета, у другого – темно-коричневая. Кажется, это было единственное, что их отличало.

– Здравствуйте, господа! – проговорил вошедший почтительно, но с достоинством.

– Здравствуйте, – ответил тот, что в бордовой куртке. – Чем вы нас порадуете?

– Я нашел ту вещь, о которой вы говорили, – ответил седой.

– Вот как? – подал голос тот, что в коричневом. – И где же она?

– У некого Вячеслава Самохина.

– Самохина? – переспросил коричневый, переглянувшись со своим двойником. – Кто это такой?

– Бизнесмен, довольно крупный, – ответил седой. – Работает в страховом бизнесе в банковской сфере.

– Вы купили у него эту вещь?

– К сожалению, он отказался ее продать.

– Не люблю фразы, которые начинаются со слов «к сожалению». Говорите просто – я не справился с заданием. Ваша репутация немного преувеличена. Нам придется поискать другого специалиста.

– Моя репутация безупречна, – сухо возразил седой. – И я провел большую работу. Проследил историю вещи, нашел ее нынешнего владельца…

– Большая работа – это только слова. Вы должны были принести нам эту вещь – вы этого не сделали. Вы не справились!

– Подожди, Вилен! – остановил его брат нетерпеливым жестом. – Дай человеку договорить, дай объясниться.

– Ты слишком снисходителен, Марксэн! – поморщился второй. – Не забывай, что я твой старший брат!

– Ты старше меня всего на десять минут!

– Все равно – я старше! Ну ладно, объяснитесь, – повернулся он к седому. – В чем же дело? Почему Самохин не продал вам эту вещь? Вы предложили ему слишком низкую цену?

– О цене разговор не шел. Он принципиально отказался говорить о продаже. Сказал, что эта вещь досталась ему от отца, и она дорога ему как память.

– Вы не хуже меня знаете, что все продается. Вопрос только в цене. Разговоры о памяти, семейных ценностях – это всего лишь старый фокус, чтобы взвинтить цену. Вы должны были договориться с ним!

– Говорю же вам – он отказался говорить о цене! Он меня буквально выпроводил! Сказал мне, что деньги его вообще не интересуют, ему вполне хватает того, что он зарабатывает!

– Его не интересуют деньги? – Человек в коричневой куртке снова переглянулся с братом. – Ты когда-нибудь слышал такое, Марксэн?

Брат ничего ему не ответил. Он думал. Через минуту лицо его посветлело, и он проговорил довольным голосом:

– Ему хватает денег? Так сделаем так, чтобы их ему не хватало! Говорите, он работает в страховом и банковском бизнесе?

Человек в бордовой куртке потянулся к телефону, снял трубку, набрал номер. Услышав приветливый голос секретарши, сухо проговорил:

– Соедините меня с Антоном Артуровичем! Кто спрашивает? Узнавать надо по голосу!

Затем его голос изменился, стал более приветливым и жизнерадостным:

– Здравствуй, Антон! Да, это я. Мы тут сидим с Виленом и тебя вспоминаем… Почему вспоминаем? Потому что думаем – скоро платежи в бюджет, тебе деньги понадобятся… Да-да, не волнуйся, все на прежних условиях. Кстати, ты ведь наверняка знаешь такого Вячеслава Самохина? Знаешь? Ну, я так и думал… Не мог бы ты – не в службу, а в дружбу – немножко усложнить ему жизнь? А то, понимаешь, он стал о себе слишком много воображать! У тебя ведь сохранились прежние связи в прокуратуре? Ну, я так и думал! Очень обяжешь нас с Виленом!

Желтолицый человек положил трубку и удовлетворенно проговорил:

– Ну вот, теперь этот Самохин не сможет сказать, что его не интересуют деньги! И вы сможете закончить то дело, которое мы вам поручили…

– Все равно ваша репутация завышена! – добавил старший брат, поморщившись. – Нам приходится вмешиваться, подключать свои связи, а это – дорогой ресурс!

– Какие будут дальнейшие распоряжения? – осведомился седой, не отвечая на эти нападки.

– Распоряжение только одно, прежнее: вы должны принести нам эту вещь. Как вы это сделаете – нас не интересует. В деньгах мы вас не ограничиваем, так что постарайтесь довести дело до конца!

Седой человек развернулся и покинул кабинет братьев.

Он не любил работать с ними – братья никого не уважали, никого не ценили, даже такого суперпрофессионала, как он. Особенно старший, Вилен. Однако платили они хорошо, так что приходилось держать свои амбиции при себе.

Спустившись с крыльца, он сел во внедорожник и отправился в обратный путь. Однако прежде чем выехать на шоссе, съехал на обочину, заглушил мотор и открыл бардачок.

После этого он проделал очень странные манипуляции.

Первым делом снял седой парик, надел вместо него другой – темный, с короткой стрижкой. Затем заменил голубые контактные линзы на другие – светло-коричневые. Затем что-то подложил в нос, что-то – за щеки, под конец нанес несколько штрихов гримерным карандашом и удовлетворенно взглянул в зеркало.

На него смотрел другой, совершенно незнакомый человек – коротко стриженный брюнет с желто-коричневыми тигриными глазами и хищно приподнятыми крыльями носа. Да, это был незнакомый человек, совсем не тот, который только что стоял в кабинете братьев-близнецов и выслушивал нотации Вилена.

Впрочем, этот человек давно привык к переменам в своей внешности и уже сам плохо помнил, как он выглядит на самом деле. Да и что такое – на самом деле?

Спала она долго. Было так приятно вытянуться на широкой кровати на чистых простынях, едва уловимо пахнущих лавандой. Заснула она быстро и спала крепко, без сновидений. Кстати, снов Антонина вообще никогда не видела, даже в детстве. Она открыла глаза и лежала, глядя в потолок, пока не сообразила, как она оказалась в этом доме. Ага, все правильно, она тут на месте. Во всяком случае, на две недели можно забыть обо всем и обрести покой, который так ей сейчас нужен.

Антонина села и босыми ногами почувствовала теплые доски пола. В доме было тихо, только потрескивало дерево. За кружевной занавеской мелькнула тень, на подоконник села синичка и затинькала, как будто сейчас не осень, а ранняя весна. Как тут хорошо! Однако что-то она разоспалась.

Антонина встала и побрела в ванную прямо в пижаме. Никого же нет, хоть голой ходи! Привычно уже поразившись великолепию ванной комнаты, она долго стояла под горячим душем, потом растерлась жестким махровым полотенцем, набросила хозяйский шелковый халат и отправилась на кухню.

Там она достала из холодильника замороженные круассаны, положила их в духовку, засыпала кофе в кофеварку. Через минуту по кухне поплыли божественные запахи кофе и свежей выпечки. Антонина не спеша сервировала завтрак для себя одной на большом столе, села перед окном, за которым пламенели кисти рябины, намазала круассан маслом и джемом, пригубила кофе.

Жизнь была если не прекрасна, то вполне удовлетворительна. Хотя бы на какое-то время можно было забыть безденежье, поиски жилья и работы, пожить здесь на всем готовом, в просторном доме, на свежем воздухе, в тишине…

В тишине…

Антонина осознала, что с самого утра не слышит Рика.

Не сказать, что он очень доставал ее своим лаем, но все же время от времени с улицы доносился его строгий басовитый голос. Все же Рик – охранная собака, должен проявлять себя. А сейчас – ни звука.

И вообще, ей стало стыдно, что она наслаждается кофе с круассанами, а собаку еще не покормила… Он же всю ночь на улице, проголодался небось!

Не удержавшись, она откусила еще один кусочек выпечки, сделала глоток кофе и поднялась. Взяла со столика связку ключей, направилась к выходу. Ах да, на ней же чужой халат, ну да ладно. Рик ее не выдаст.

В прихожей было темно, и ей показалось, что перед дверью валяется какой-то мешок.

Откуда он здесь взялся?

Антонина протянула руку, щелкнула выключателем…

И вскрикнула от ужаса.

На полу перед закрытой дверью лежал человек.

Первым ее побуждением было броситься наутек, бежать прочь из дома, куда угодно, куда глаза глядят, но этот человек лежал как раз на пути к двери.

Но в следующее мгновение Антонина взяла себя в руки, приглушив приступ паники. У этого может быть вполне реальное и логичное объяснение: возможно, неожиданно вернулся хозяин дома, вошел в комнату, и ему стало плохо…

Но тогда ему нужно помочь!

Преодолев страх, Антонина шагнула вперед, наклонилась над незнакомцем, окликнула его:

– Эй, что с вами? Вы вообще кто?

Тот не отзывался и даже не шелохнулся. Он лежал лицом вниз, бессильно раскинув руки.

Антонина опустилась рядом с ним на колени, осторожно дотронулась до запястья, попробовала найти пульс.

Пульса она не нашла, но это еще ничего не значило – в конце концов, она же не врач… Кроме того, рука была неприятно холодная, но это опять же ничего не значило – на улице сейчас довольно холодно, особенно ночью и ранним утром.

Вспомнив, что видела подобное в каком-то фильме, Антонина потрогала шею – но и там ничего не нащупала, только ощутила тот же неприятный, неживой холод.

Она неловко перевернула человека, чтобы увидеть его лицо – и вот теперь отчетливо поняла две вещи: во-первых, никогда этого человека она не видела, и во-вторых – что он мертв. Только у мертвеца могли быть такие пустые и неподвижные глаза, темные и холодные, как вода в глубоком колодце.

«Господи, ну за что мне это? – подумала Антонина безнадежно. – За что? За какие грехи?»

Только что она радовалась таким простым, незатейливым вещам – спокойному утру, чашке крепкого кофе, свежему круассану – и все, ее хрупкий покой раскололся на мелкие куски!..

Тут она заметила, что на полу возле мертвеца что-то блеснуло, протянула руку и подняла связку ключей.

Точно такую же, как та, которую она взяла со стола, чтобы выйти из дома и покормить Рика.

Чтобы убедиться в этом, Антонина достала свои ключи из кармана, сравнила две связки. С виду они были абсолютно одинаковые.

Наличие ключей подтверждало версию, что перед ней лежит хозяин дома. Но, как бы то ни было, он был мертв, и с этим срочно нужно было что-то делать.

То есть в обычной ситуации нужно было бы вызвать полицию и «Скорую», но Владимир Борисович несколько раз предупреждал Антонину, чтобы в случае каких-то неожиданностей она звонила не в полицию, а по тому телефону, который он ей оставил.

Она вскочила, бросилась на кухню за телефоном, но тут вспомнила, что телефон у нее в кармане, там же, где ключи, и вытащила его.

Руки у нее тряслись от волнения, она выронила злополучный мобильник. Он упал на пол и откатился под лестницу. Да так неудачно, что и не видно совсем.

Нагнувшись, Антонина пыталась нашарить телефон, но пришлось заползти под лестницу. И в этом ракурсе она взглянула на покойника, и ей показалось, что он шевельнулся.

Она резко вскочила и со всего размаху ударилась головой о ступеньку лестницы.

Свет в глазах померк, и Антонина провалилась в беспамятство.

Сквозь черную глухую пелену до нее донесся стон.

Через какое-то время – через минуту? Через час? – этот стон повторился, и внезапно Антонина осознала, что это ее собственный стон: она лежит на полу с затекшими от неудобного положения руками. Она снова застонала, попыталась подняться на локте и приоткрыла глаза.

Где это она лежит?

Что с ней случилось?

Она находилась в каком-то темном и тесном закутке, над ней находилась низкая наклонная крыша.

Мучительным усилием воли она вгляделась в нее и поняла, что это никакая не крыша, а лестница, ведущая на второй этаж, и она лежит на полу под этой лестницей. Но как она здесь оказалась?

Тут память вернулась к ней.

Антонина вспомнила, как завтракала на кухне, как пошла покормить Рика, увидела перед дверью в прихожей мертвого человека, с перепугу выронила телефон… Вот тогда она ударилась головой и потеряла сознание. Непослушной рукой она потрогала голову в месте удара. Вроде бы шишка намечается, но крови нет. Ничего себе звезданулась, могла и убиться насмерть. Кстати, один труп уже есть.

Вспомнив о трупе, она снова впала в панику.

Антонина выбралась из-под лестницы, постаравшись снова об нее не удариться, выпрямилась, прислушиваясь к своим ощущениям.

Голова болела и немного кружилась, но в принципе ничего страшного, она ожидала худшего.

В прихожей было темно.

Странно, Антонина отлично помнила, как включала свет. Хотя после удара головой у нее могли быть и сдвиги в памяти…

Она снова потянулась к выключателю, щелкнула.

В прихожей стало светло, но она стояла, глядя себе под ноги, и не решалась поднять глаза, боялась взглянуть на мертвого человека, как будто оттого, что она на него не смотрит, он перестанет существовать и проблема сама собой рассосется.

Наконец она поняла, что нельзя прятать голову в песок, и подняла взгляд…

И попятилась от удивления.

Никакого трупа на полу не было.

На полу вообще никого и ничего не было, никаких следов мертвого незнакомца.

В первое мгновение Антонина почувствовала облегчение: проблема действительно сама собой рассосалась. Его нет – значит, его никогда и не было, он ей просто приснился, привиделся, померещился. Можно подобрать еще несколько синонимов, которые ничего не изменят.

Но потом в ее душе вскипела новая волна паники.

Она видела, действительно видела этого человека!

Антонина четко помнила его темные пустые глаза, жесткие, тронутые сединой волосы.

Она не только видела его – даже к нему прикасалась!

Сейчас она явственно ощутила холод его шершавой кожи…

Все это не могло ей померещиться!

Тоня прекрасно видела, что он лежал здесь, вот на этом самом месте…

Антонина опустилась на колени, тупо разглядывая домотканый коврик, застилавший пол, даже зачем-то потрогала его. На нем не было никаких следов мертвого человека. Коврик был чистый, как будто его только что как следует вытрясли.

Но она точно видела мертвеца, подняла с пола связку ключей, которую он принес с собой…

Вспомнив про ключи, Антонина полезла в карман, чтобы достать свою собственную связку, как будто холодная тяжесть ключей могла доказать или опровергнуть загадочное появление и исчезновение в прихожей незнакомого мертвеца.

Да, вот они, эти ключи.

Она сжала их в руке, пытаясь успокоиться. Вот ключ от калитки, вот от входной двери, вот от двери сарая, бани… А это что?

На связке был еще один ключ, маленький, из желтого металла, с фигурной бородкой.

Антонина была уверена, что раньше этого ключа в ее связке не было.

Совершенно точно не было.

Она помнила все эти ключи, потому что несколько раз ими пользовалась. И если бы на связке был такой необычный ключ, она бы его непременно запомнила.

Хотя, впрочем, сейчас она уже ни в чем не была уверена.

Антонина села на сундук и попыталась собрать расползающиеся мысли. Впрочем, ей это никак не удавалось – мешала боль в ушибленной голове и непривычная тишина пустого загородного дома…

Тишина!

Уже второй раз за это утро она осознала, что не слышит Рика.

Всполошившись, Антонина открыла входную дверь (она была-таки заперта), вышла на крыльцо. Глоток холодного осеннего воздуха взбодрил ее, прояснил мысли. Спустившись с крыльца, она оглядела двор.

У Рика была большая теплая будка и загородка, где он находился днем, а на ночь Антонина выпускала его во двор, где он и бегал до утра на свободе. Вчера она так и поступила. Утром Рик встречал ее возле крыльца радостным лаем, потому что знал – сейчас она его покормит, а потом пристегнет поводок и поведет гулять в ближний лесок.

Но сейчас собаки не было возле крыльца, не было и на виду.

– Рик! Рикуша! – позвала пса Антонина.

Он не отозвался, и у Антонины тревожно защемило сердце.

Она обошла двор, подошла к воротам – и там увидела Рика.

Он лежал на покрытой гравием дорожке неопрятным серо-рыжим холмиком. Совершенно неподвижным холмиком.

– Рикуша! – вскрикнула она, бросилась к собаке, опустилась перед ней на колени…

При этом у нее мелькнуло неприятное и болезненное ощущение дежавю – совсем недавно она так же стояла на коленях перед телом незнакомого человека.

Только сейчас чувства у нее были совсем другие – не изумление и растерянность, а щемящая жалость. Антонина успела привязаться к Рику, и теперь ей показалось – она потеряла близкого друга. Кроме того, она осознала, что теперь останется одна, совершенно одна в этом доме, в этом обезлюдевшем поселке.

Она прикоснулась руками к густой жесткой шерсти Рика, попыталась приподнять большую голову. Ей показалось, что большое тело пса еще хранит живое тепло…

Вдруг Рик тихонько заворчал, его глаза чуть заметно приоткрылись, сквозь узкие щелки проглянули черные зрачки, наполненные болью и страданием.

– Рикуша! – повторила Антонина, прижимаясь к теплому собачьему боку. – Рикуша, милый, что с тобой случилось?

Он снова негромко заворчал и шире открыл глаза. Казалось, жизнь понемногу возвращается к нему.

Антонина прижимала его к себе, гладила, словно пытаясь перелить в него часть своей жизненной силы.

Вдруг она обо что-то укололась. Невольно вскрикнув, ощупала шерсть на загривке – нашла там застрявший кончик стальной иглы.

Вытащив его из собачьего загривка, удивленно осмотрела.

Это был отломившийся кончик иглы для инъекций.

Самого шприца нигде не было – его несомненно унесли… Унесли, чтобы не оставлять улик…

Эту мысль непременно нужно было додумать, но сейчас у Антонины была более насущная забота: нужно было помочь Рику. Конечно, она не знала, что ему вкололи, но могла сделать хотя бы одно – перетащить собаку в тепло.

Она вскочила, бросилась в дом, притащила один из ковриков, устилавших прихожую, с трудом перекатила на него тяжелое тело Рика и потащила его к крыльцу.

Рик был так называемой восточноевропейской овчаркой – эту породу вывели из немецкой овчарки в клубах Советского Союза и России. Умные и хорошо поддающиеся дрессировке, «восточноевропейцы» заметно крупнее и светлее своих немецких сородичей, а Рик был крупноват даже для своей породы, так что сейчас Антонина на себе почувствовала, как много он весит.

Впрочем, до крыльца она дотащила собаку без проблем, но вот втащить его по ступенькам в дом оказалось невероятно трудно. Рик тихо скулил и, казалось, чувствовал себя виноватым, что причиняет ей такие хлопоты. Но он мог только едва-едва поднимать голову, лапы были неподвижны. «Неужели пса парализовало? – с ужасом подумала Антонина. – Что она будет с ним делать?»

Наконец она втащила Рика на крыльцо.

Дальше было проще – перетащила через порог, в тепло дома, закрыла за ними дверь.

Оставив пса в прихожей, сходила за водой, поднесла миску к его морде. Рик несколько раз жадно глотнул, потом широко открыл глаза и вдруг лизнул ее руку холодным шершавым языком.

– Ну что ты, миленький! – смущенно проговорила Антонина и ласково почесала его за ушами. – Все будет хорошо!

Она тут же сама почувствовала в своем голосе фальшь, а собаки ведь понимают это гораздо лучше.

Пес шумно вздохнул и посмотрел на нее виновато.

Антонине показалось, что она прочитала мысли, светившиеся в его больших выразительных глазах: прости меня, я должен был защищать тебя, должен был поднять тревогу, когда в дом пробрался чужой – а вместо этого только причиняю тебе беспокойство!

– Что ты, мой хороший! – повторила Антонина.

Он снова вздохнул и положил большую голову на лапы. Голова теперь поднималась хорошо, и даже лапы чуть шевелились, стало быть, действие отравы потихоньку прекращается.

Теперь Антонина действительно верила, что все с ним будет хорошо, и Рик очухается.

Теперь она смогла додумать мысль, которая мелькнула у нее при виде обломанной иглы от шприца.

Рику что-то вкололи.

Наверное, не яд, а какое-то сильное парализующее средство. Или снотворное.

Вкололи, чтобы он не мешал, не поднял шума.

Из этого можно сделать по крайней мере два вывода: во-первых, в доме действительно кто-то был, мертвое тело в прихожей не померещилось Антонине.

И во-вторых – это был кто-то чужой, кто-то посторонний, а вовсе не хозяин дома, как она подумала, увидев на полу связку ключей. Ведь хозяину не было бы нужды отключать Рика – пес и так не стал бы лаять на него, не стал бы поднимать шум…

Антонина снова взглянула на пса.

Он выглядел теперь гораздо лучше, чем тогда, когда она нашла его на улице. Чувствовалось, что жизнь с каждой минутой возвращается в его большое, сильное тело.

И еще…

Он лежал на том же месте и почти в такой же позе, как человек, которого нашла Антонина час назад.

Только тот человек потом бесследно исчез, а Рик никуда не денется, она в этом уверена.

Тут же у нее мелькнула еще одна мысль, от которой по спине пробежал холодок страха.

Мертвец исчез. А ведь сам уйти он не мог, она не сомневается, что он был мертв.

А это значит, что его кто-то унес, пока Антонина была без сознания. Не только унес труп, но еще и убрал за собой все следы пребывания в доме. Значит, этот кто-то уже был здесь, когда она увидела труп, проверяла его пульс и без чувств лежала под лестницей…

А может быть, он и сейчас здесь?

Антонина испуганно завертела головой… Но тут же отбросила эту паническую мысль: Рик непременно почувствовал бы, что в доме есть чужой, и дал бы ей знать…

Ноги затекли, к тому же из-под двери дуло, так что Антонина поднялась на ноги. Рик тотчас поднял голову и посмотрел на нее страдальческими глазами.

«Не уходи, – говорил его взгляд, – побудь со мной, мне плохо…»

Он даже сделал попытку помахать хвостом. Не получилось, хвост оставался неподвижным. Да, задняя часть явно еще не отошла.

Антонина сдернула с вешалки чью-то неновую куртку – может, хозяин в ней с Риком гулял – и бросила ее прямо на пол рядом с собакой. Когда она села, пес положил голову ей на колени и закрыл глаза. Антонина вздохнула и стала думать, с чего же свалилась на ее голову очередная порция несчастий.

Началось все с того, что повесился Мишка. Да нет, началось все раньше, когда ее уволили с работы. Хотя тоже нет, началось с того, что ее выгнали из собственной квартиры.

И опять-таки, все началось еще раньше, гораздо раньше, когда она развелась с Викой. А если на то пошло, то вовсе не надо было выходить за него замуж. Но, с другой стороны, она-то думала, что с замужеством настанет у нее новая жизнь – интересная и полная любви и нежности. Ага, как же, размечталась.

Ну да, если уж быть до конца точной, то началось все еще до ее рождения. Где-то там наверху решили, что необходимо пополнить ряды неудачников, и вот она, Антонина Барсукова, классическая неудачница, потрясающая недотепа, рохля, мямля и недоумок. Ничего ей не отсыпали на небесах при рождении – ни красоты, ни ума, ни характера.

«Бесполезное ты существо, Антонина, – твердил, бывало, дядька, когда был в относительно хорошем настроении, – никакого с тебя проку не будет. Ничего в жизни не достигнешь, ничего не добьешься, так и просидишь вековухой…»

Она, Тоня, молчала, как всегда глядя вбок, отчего дядька начинал потихоньку накаляться.

«Что молчишь? Язык проглотила? Нечего возразить? Знаешь такие стихи: «А вы на земле проживете, как черви слепые живут, ни сказок о вас не расскажут, ни песен о вас не споют!» Знаешь такие стихи? Отвечай, когда взрослые спрашивают!»

А у нее, маленькой, язык и правда присыхал к гортани от его громкого голоса, и не было сил им пошевелить. С детства с ней так было, очень пугалась криков. Как только повысят на нее голос, так нападал на девочку ступор, замирала она, глядя вбок, шею скосив, за что дядька в сердцах обзывал частенько племянницу полудурком. Она уж привыкла, перестала внимание обращать.

Дядька был Тоне неродной, а муж тети Лины. А тетя Лина приходилась сводной сестрой ее матери. Жили две сестры после смерти родителей в одной большой квартире, тетя Лина вышла замуж за завхоза педагогического техникума, где сама преподавала русский язык и литературу. Теткин муж был иногородний, оттого и устроился завхозом, ему дали в техникуме маленькую комнатку под лестницей. Какое ни на есть, а жилье.

Разница между сестрами была лет семь, тетя Лина вышла замуж поздно, когда уже все надежды на удачное замужество улетучились, так что сгодился и завхоз. Он, кстати, переехав к молодой жене, из завхозов сразу ушел и переквалифицировался не то в управдомы, не то техником в жилконтору.

Через какое-то время дослужился он до заведующего, но пробыл на этом посту недолго, пришлось уволиться, потому что, как он говорил, «всюду интриги», и это место получил один такой… лицо кавказской национальности. Дядька добавлял еще некоторые непечатные эпитеты, он вообще в словах не стеснялся.

После жилконторы дядька устроился в одну организацию начальником по снабжению, и тоже через некоторое время пришлось уйти по собственному желанию, потому что прицепилось к нему начальство по поводу каких-то строительных материалов, которые он якобы пустил налево.

Сейчас Тоня точно знает, что дядька проворовался. Он, в общем-то, был жулик, причем мелкий, но тогда она вместе с тетей Линой считала, что дядьку необоснованно оболгали.

Тоня помнит все перипетии дядькиной карьеры, потому что это неоднократно обсуждалось на кухне во время ужина. Дядька вообще любил поговорить, и были у него только две темы для беседы: его карьера и Тонины глупость и бесхребетность.

Дядька твердил едва ли не каждый день, что Тоня – совершенно бесполезное существо, ничего путного из нее никогда не выйдет, что яблочко от яблони недалеко падает, и так далее. После чего переходил к своей непутевой свояченице, Тониной матери. Тут тоже все было как обычно, дядька никогда не отступал от темы.

Рик пошевелился, отчего Тоня почувствовала, как затекли ее ноги.

– Ты бы лег на пол, – сказала она, – раздавил меня совсем…

Она легонько спихнула голову пса на коврик и выяснила, что он спит. Не открывая глаз, пес стукнул по полу пушистым хвостом. Ого, дела идут, вот уже хвост двигается!

– Умница моя! – Тоня погладила пса по загривку и снова углубилась в воспоминания.

Тонина мать родила Тоню без мужа. Нагуляла – как говорил дядька, – неизвестно от кого. И бросила Тоню в возрасте двух лет. Просто вышла как-то из дома и не вернулась. Сказала сестре, что идет устраиваться на работу, дескать, приличная фирма, расположена удобно и платить будут хорошо. Больше ее никто не видел.

Тетя Лина через положенные три дня заявила в милицию, те нехотя завели дело, а когда узнали, что остался двухлетний ребенок, то только рукой махнули. Так и сказал пожилой мент тете Лине – дескать, дело ясное, бросила сестричка на тебя свою девчонку, а сама удрала легкой жизни искать. Оттого и придумала, что на работу устраивается, чтобы документы с собой взять. А вещи оставила, чтобы ее не заподозрили.

Все это Тоня знает в мельчайших деталях и подробностях, опять-таки, потому что дядька неоднократно орал на кухне, какими только эпитетами не награждая сестру жены. Бросила, мол, свое отродье, корми-пои девку, одевай-обувай, а кто платить станет? И такая она, и сякая, немазаная, сухая…

Порывался сдать он Тоню в детский дом, но тут повадились в квартиру ходить люди из той самой жилконторы, где он раньше работал, дом как раз и находился на ее территории. То ли через милицию, то ли через соседей узнали они, что мать Тони пропала, да и начали к квартире пристально приглядываться. И то сказать – квартира трехкомнатная на Петроградской, потолки – три с половиной метра, комнаты огромные, коридор чуть не с километр длиной…

Тогда еще ни о какой собственности на жилплощадь и слыхом не слыхали, прописаны в квартире были четверо, а если меньше станет народу, то можно бы и подселить кого-нибудь… Были тогда такие законы.

Дядька был хоть и небольшого ума, как понимает теперь Тоня, однако себя считал прозорливым и дальновидным человеком, да тут и ума большого не нужно, чтобы сообразить, как уберечь квартиру от подселения. Тоню никуда не стали оформлять, тетя Лина о ней заботилась. Ничего плохого Тоня не может сказать, голодом ее не морили, в отрепьях она не ходила, игрушки тетя Лина ей покупала, на мороженое давала, никогда грубого слова не сказала, не то чтобы шлепнуть или подзатыльник дать.

Дядька тоже ее не бил, предпочитал словами ранить. Да Тоня и привыкла уже, на слова его внимания не обращала. То есть это только кажется, а на самом деле вбил дядька в нее навеки устойчивое убеждение, что ни на что она не годна, а самое главное – никому не нужна. Тетя Лина никогда его не поддерживала, но Тоню ни в чем не разуверяла, не заступалась за нее. Сколько себя помнит, никогда тетя Лина мужу не перечила.

«Как скажешь – так и будет», – только и ответ был на все.

А дядька говорил. Даже слишком много. И все успокоиться никак не мог, заставил тетю Лину в розыск на сестру подать – или, кричал, жива она, тогда пускай сама на свою деваху раскошеливается, а если нет ее на свете – то государство должно пенсию платить.

Тоне уж тогда лет шесть было, скоро в школу идти. Те, в милиции, заявление приняли и вызвали как-то тетю Лину на опознание неизвестного трупа молодой женщины, подходящей по описанию на Тонину пропавшую мать. После посещения морга тетя Лина явилась домой бледная, как сама смерть, и вдруг упала в коридоре на пол и затряслась. А потом стала кататься и биться головой о стену. Тоня, выскочившая в коридор, взвыла от страха. Пока дядька брызгал на тетю Лину водой и орал на Тоню, чтобы та заткнулась, в незапертую дверь заглянула соседка и, сориентировавшись в ситуации, вызвала «Скорую».

Медики приехали быстро, накололи тетю Лину успокоительным, сказали, что это нервный срыв. Как узнали, что в морге была по поводу опознания, так только руками развели – что же вы хотите, ничего удивительного, такой стресс.

Дядька не то чтобы испугался за жену, просто не хотелось с ней возиться, поэтому на следующее опознание тетю Лину не пустил. А потом вдруг в почтовом ящике оказался конверт с деньгами.

«Моей дочери» – было написано на конверте. И все – ни письма, ни подписи, ни обратного адреса. Их адреса тоже не было, и марки тоже, стало быть, кто-то просто пришел в их подъезд и опустил конверт в почтовый ящик.

«Жива, шалава», – сказал тогда дядька и послал тетю Лину в милицию забирать заявление. С тех пор деньги приходили – мало и нерегулярно, а потом перестали, потому что началась перестройка.

Организация, где дядька работал начальником административно-хозяйственного отдела (так у них назывался завхоз), закрылась, дядька устроился завхозом в ведомственную поликлинику, через некоторое время там сняли главврача, поскольку пропали все материалы, выписанные на ремонт.

Тут уже Тоня была не такой маленькой, чтобы понять – дядька тоже успел половить рыбку в мутной воде, уж очень трясся он вечерами, ожидая неприятностей. Все обошлось, поскольку организация, от которой была поликлиника, тоже закрылась. Дядька спешно уволился и по знакомству устроился мелким служащим во вновь выбранную местную администрацию. С тех пор так и закрепился там, переходил потихоньку с должности на должность, а после стал директором какой-то мелкой фирмочки. Зарплату получал приличную, однако делать, как понимает теперь Тоня, ничего особенного не умел, только на подчиненных орал, так что года через два уволили его.

Но дядька не растерялся, оброс за это время полезными знакомствами и устроился в салон красоты директором. Салон этот как раз продали другим хозяевам, потому что прибыли не приносил совсем, одни убытки. Тоня к тому времени выросла и как-то подрабатывала в салоне этом уборщицей. Деньги небольшие, но зато девочки стригли и причесывали ее бесплатно.

Училась Тоня в школе средне, так и говорили учителя – серединка на половинку, никакими предметами особо не интересуется, кое-как переползает с тройки на слабую четверку. После девятого класса уговорила ее тетя Лина поступать в свой техникум, который назывался теперь колледжем. Тоне было, в общем-то, все равно куда поступать, только она твердо знала, что никогда не станет заниматься детьми. Это дело все-таки любить надо, а Тоня детей не то чтобы не любила, но больше любила животных.

С детства ни одной бродячей кошки пропустить не могла, всех ей надо было погладить и пожалеть. Собак тоже совершенно не боялась, ни одна собака на нее не зарычала. Дядька, однако, этот вопрос решил раз и навсегда – никаких животных в доме, от них только грязь и блохи. Ни собак, ни кошек, ни попугая, ни канарейки, ни мышей, ни крыс, ни морских свинок! Увижу какого-нибудь хомяка – ногой раздавлю и в туалет спущу! Тоня верила, что так оно и будет.

Один раз в своем подъезде нашла Тоня котенка – рыжий пищащий комочек. Принесла домой, напоила молоком, после чего котик заснул у Тони на руках. И тогда, пожалуй, первый и единственный раз за все детство, почувствовала Тоня небывалое счастье.

Тетя Лина, придя с работы, нахмурила брови, потом поглядела на Тоню и промолчала. Тонино счастье продолжалось до прихода дядьки, после чего начался обычный крик и последовал строгий приказ – унести из дома эту гадость. Где взяла – там и оставь, хоть в помойку выброси, сказал дядька, с этой дрянью ты в дом не вернешься.

И Тоня решилась. Она молча оделась, сунула котенка за пазуху и шагнула к двери. Она решила не возвращаться. Просто идти и идти, пока не упадет на улице. Будь что будет, но выбросить беспомощного котенка в мусорный бак она не в состоянии. Лучше самой умереть.

Очевидно, тетя Лина почувствовала что-то, заметив, как тщательно Тоня завязывает капюшон куртки и ищет варежки, потому что она взяла Тоню за руку и сказала, что они поспрашивают соседей, может, кто возьмет котеночка.

Взяли Звонаревы со второго этажа, их Ленка училась с Тоней в одной школе, на класс старше. С тех пор Тоня перестала вслушиваться в дядькины крики. Не волновали они ее больше. Никому не нужна, ни на что не годна, ни к чему не приспособлена, ни рожи ни кожи… Про жилплощадь дядька не прибавлял, потому что сумел приватизировать квартиру, оформив-таки Тонину мать умершей, нашел нотариуса, который сквозь пальцы посмотрел на сомнительную ситуацию.

Было у него желание и Тоню площади лишить, но тут номер не прошел, нотариус не решился впрямую закон нарушить. Не то дядька пожадничал и заплатил ему мало, не то побоялся в совершенный криминал соваться – как бы вообще квартиру не отобрали.

В общем, заикнулась как-то Тоня, что хочет после школы на ветеринара пойти учиться – такого от дядьки наслушалась. Всю жизнь – орал он – котов больных будешь усыплять, а здоровых – кастрировать! Того и гляди собака бешеная покусает или от попугая орнитоз подхватишь, или еще что-нибудь похуже!

К тому времени дядька устроился в салон красоты и старался показать себя умным и культурным человеком. Он купил костюм, надевал к нему галстук, постригся коротко (задаром, в том же салоне) и даже поставил коронку на передний зуб. В салоне он затеял полное переоборудование, заявил, что теперь будет не парикмахерская, а косметическая клиника, нахватался разных красивых слов («фотоомоложение», «мезотерапия» и так далее), сумел заморочить голову хозяйке салона, наврав ей, что имеет отношение к медицине – работал, мол, в ведомственной поликлинике, не уточняя, что трудился завхозом. Об этом подробно сообщила Тоне Ленка Звонарева, которая устроилась после окончания школы в этот же салон администратором.

Никакое улучшение внешности дядьке не помогло, клиентки, завидев в помещении здоровенного громогласного мужика, который приставал к ним с разговорами и орал на мастеров, пугались, были очень недовольны и многие больше не приходили. Еще дядька заявил мастерам, что их услуги скоро будут не нужны, раз теперь будет не салон, а клиника.

Коллектив салона в полном составе перешел на другое место и увел оставшихся клиентов, а из дядькиной затеи ничего, разумеется, не вышло, потому что не было у него ни лицензии, ни разрешения на открытие клиники от горздрава и еще много чего. Взбешенная хозяйка салона велела дядьке убираться вон, так он еще перед уходом пустил налево массажные столы и еще кое-какое оборудование. Об этом Тоня тоже узнала от Ленки.

О ветеринарном институте пришлось забыть, дядька сидел без работы и скрепя сердце разрешил Тоне поступать в педагогический колледж. И то потому, что после школы можно было пойти только в продавщицы, а дядька был твердо уверен, что Тоня по своей глупости проторгуется в первый же день.

В колледже как раз открыли секретарское отделение, отдавая дань моде, и тетя Лина посодействовала, чтобы Тоню приняли туда с плоховатым аттестатом. Дядьке про это решили не говорить, чтобы не слушать его непременных воплей по поводу секретарш и козлов-начальников, которые лапают их в своих кабинетах. Дядька по обыкновению употреблял бы более сильные слова.

В колледже Тоню не замечали. Девчонки на секретарском отделении подобрались все хорошенькие, но ленивые. Учились в школе неважно, вот и решили пойти в секретарши. А что, если фирма попадется приличная, то можно если не с начальником закрутить, то какого-нибудь мужчину найти побогаче. Замуж выйти или так, через постель, в общем, в жизни устроиться.

Тоня в этом плане была личностью бесперспективной, это каждому было ясно. Не то чтобы выросла она очень уж некрасивой, нет, тетя Лина, бывало, глядя на нее, вздыхала тихонько – вроде бы и черты лица правильные, нос-глаза на месте, не толстая и не худая до безобразия, ноги не кривые, а вот поди ж ты, все вместе какое-то несуразное, несочетаемое. На занятиях тоже ничем особенным Тоня себя не проявляла, так что преподаватели только плечами пожимали – кто ее, такую растелепу, на работу возьмет?

Как встанет боком, да глянет искоса, и в глазах такое отрешенное выражение – нет, с этой девчонкой каши не сваришь…

Однако на третьем курсе как-то Тоня выровнялась, с учебой наладилось, подрабатывала летом – листовки раздавала, подписи собирала, потом приоделась немножко, стала с девчонками ходить на дискотеку, на озера ездить купаться.

Не слишком ее привечали, да если честно, ей и самой такое времяпрепровождение не нравилось – парни грубые, только пиво пьют да гогочут. Девчонки визжат, развлечения у них какие-то глупые. Подкрадутся, кинут кого-нибудь в воду в одежде – то-то весело. Но все-таки не одна как перст, не дома же сидеть, дядькину ругань слушать.

После косметического салона дядька долго сидел без работы – растерял прежние связи, поскольку все старые знакомые его в местной администрации давно уволились, на их место пришли молодые и, по дядькиному выражению, наглые до неприличия, подметки на ходу рвут, им бы только от государственного пирога кусок побольше откусить, а больше их ничего не интересует.

Тоня еще тогда плечами пожимала – как будто дядька не этим самым всю жизнь занимался, да только не слишком хорошо у него это получалось, вот он и злится. Дядька перехватил ее взгляд и хоть и был по природе сильно толстокожим, все же что-то понял и открыл было рот, чтобы заорать на нее, но тут тетя Лина вовремя отвлекла его каким-то хозяйственным вопросом.

Дядька смирился с тем, что он не будет больше начальником, и стал искать работу попроще. Но, как уже говорилось, делать толком он ничего не умел, и катило уже ему к пенсии, так что можно было найти работу только сторожем или сменным вахтером. Консьержем и то не брали – дядька пытался по старой памяти орать на жильцов, изображая начальника, а им это не нравилось.

Девочки из салона подсуетились, рассказывали всем клиентам, что за человек дядька, как он обманул хозяйку, да еще и обокрал по мелочи, так что связываться с ним в районе никто не хотел.

На выпускном вечере Тоня впервые в жизни напилась. Это получилось случайно, выпила пару коктейлей, да еще ребята водки налили. Как домой добралась, не помнит, провожать, конечно, никто не стал, хорошо хоть в такси посадили. Таксист попался жуликоватый, вытащил все деньги из кошелька, правда было там немного, да еще и сережки из ушей вынул, теткин подарок на восемнадцатилетие.

Тысячи девчонок ездят в такси, и ничего, а тут попался подлец. Такое уж Тонино счастье. Дядька, увидев Тоню, просто оторопел, а тетя Лина только руками всплеснула. Дядьке бы промолчать тогда, да где там, начал орать как обычно.

Все знают, что с пьяным ругаться бесполезно, себе дороже обойдется, но дядька никогда здравым смыслом не руководствовался. Тут уж Тоня не стерпела, тетя Лина ей потом рассказывала. Как начал дядька ее неприличными словами костерить, так обозвала она его тоже по-всякому да поварешкой по лбу съездила. Удар получился несильный, все же здорово она была пьяна, да только дядька заголосил, упал. «Скорую», – кричит, – милицию вызывай». Больше Тоня ничего не помнит, очнулась в своей комнате, спит на кровати одетая. Плохо ей было, в горле пересохло, она и пошла тихонько на кухню. А там свет горит, и голоса слышатся. Подкралась Тоня тихонько к двери, приникла к щелочке.

Дядька сидит на стуле, на голове мокрое полотенце. С виду ничего в нем не изменилось, крови не видно, отлегло у Тони от сердца. Злой, как обычно, я говорит, эту… такую-сякую в тюрьму посажу. Пойдет у меня на зону баланду жрать да охранниц ублажать. Завтра же в милицию пойду и заявление на нее напишу.

Тетя Лина полотенце у него забрала да и встала напротив. Только было Тоня подумала, что скажет тетка свое обычное: «Как хочешь, так и будет», как вдруг тетка хлестнула мужа своего полотенцем и сказала тихо так, но твердо:

«Никуда ты не пойдешь. Мало ты ей жизни испортил, так еще и на зону отправить хочешь? Имей в виду, я ничего подтверждать не стану, а еще и скажу, что ты сам упал, а на нее сваливаешь. Соседи все подтвердят, что у нас каждый день скандалы, ты своими криками всех достал. Да еще и порасскажу там, в милиции, про твои темные делишки».

Дядька-то трус был изряднейший. А тут так удивился, что жена бессловесная заговорила, что едва со стула не упал.

«Ты что, – кричит, – ты в уме ли – такое говорить?»

А тетя Лина свое твердит:

«Оставь племянницу в покое, и так девчонке досталось – без отца, без матери растет. Да ты еще тут. Так что угомонись, никуда не ходи, ничего с тобой не случилось, подумаешь, по голове поварешкой получил. Да у тебя там монолит. Чего ты к ней привязался? Не пьет, не гуляет, учится как-никак, по дому помогает, парней не водит – чего тебе еще? Не знаешь ты, какие дети бывают, я на своей работе нагляделась. Вот окончит она уже колледж, работать пойдет, жизнь свою устроит, нам на старости помощь будет…»

«Вот это, – дядька говорит, – вряд ли. От осинки, милая, не родятся апельсинки. Если мать была шалавой последней, ребенка малого бросила, то и дочка рано или поздно такой же станет».

На это тетя Лина промолчала, а Тоня напилась воды в ванной прямо из-под крана и спать пошла.

Утром пришлось, конечно, перед дядькой извиняться. Он против обыкновения сильно орать не стал, но и милицией не грозил. И пошло у них все по-старому.

Дядька-то мерзавец, конечно, каких мало, но тетя Лина всегда к Тоне хорошо относилась, не было у нее никого, кроме тетки. Зато Тоня с ней нехорошо поступила. Тетки в живых нет, а ей теперь всю жизнь будет стыдно. И теперь получается, что нет у Тони никакого родного существа, кроме вот Рика. Только он к ней хорошо относится. Как познакомились, сразу ее принял.

Рик, должно быть, почувствовал, что Антонина думает о нем. Он приподнялся, взглянул на девушку своими умными темными глазами. В этих глазах светилась преданность и благодарность.

Девушке сразу стало легче – все-таки она не одна, Рик не даст ее в обиду.

– Да ты уже и на лапы опираешься! – обрадовалась она. – Ну, Рикуша, скоро бегать станешь!

Рик едва слышно рыкнул и снова сделал попытку положить голову ей на колени. Антонина, смеясь, схватила его за уши и поцеловала в нос. Рик отстранился и чихнул. И даже рыкнул посильнее – мол, что ты себе позволяешь, я же серьезная сторожевая собака, а не диванная болонка или там что-то мелкое, что под мышкой носят вместо сумочки. Этих можно тискать и целовать…

– Да ладно, – сказала Антонина, – я же вижу, что тебе нравится. И потом, никто же не узнает.

И почесала пса за ухом. Он блаженно вздохнул и закрыл глаза.

Успокоившись, она вспомнила, что так и не позвонила по тому номеру телефона, который ей дал Владимир Борисович. А ведь он велел ей звонить в случае любых неприятностей, или форс-мажорных обстоятельств, как он выразился. Ни в полицию, ни в другие службы, а только ему.

Она начала уже набирать номер и вдруг задумалась.

Что она скажет?

Что в доме неизвестно откуда появился труп незнакомого ей человека и что потом этот труп необъяснимым образом исчез? Пока она, как полная дура, валялась под лестницей.

Как она будет выглядеть?

В лучшем случае как законченная идиотка. А может, как наркоманка, которая нанюхалась или наелась какой-нибудь дряни, и теперь у нее начались галлюцинации… Реакция нормального человека – немедленно выгнать ее из дома!

Нет, про непоседливого покойника говорить никак нельзя!

Так, значит, может, вообще не звонить? Ничего не говорить о том, что произошло?

Но так ей никто не поможет, и она останется один на один со своими проблемами. А что, если этот кошмар повторится? Да она теперь ночью глаз не сомкнет.

Ну, конечно, она не совсем одна, у нее есть Рик…

Тут Антонина сообразила, что она может сообщить по телефону: кто-то проник на участок и отключил Рика, сделав ему укол снотворного. Уж это-то ей точно не привиделось – вот обломок иглы, который она извлекла из шкуры пса, да и сам Рик еще не отошел от укола. От этого факта не отмахнешься, так что тот, кому она позвонит, должен будет принять какие-то меры…

Она набрала номер, поднесла телефон к уху, но жизнерадостный голос сообщил ей, что данный абонент временно недоступен.

Вот так вот! Владимир Борисович дал ей этот телефон, чтобы звонить по нему в случае экстренной необходимости – а он недоступен! А что, если бы ситуация действительно была форс-мажорная? Что, если бы в дом ломились бандиты или если бы он горел?

Тоня еще раз набрала тот же номер, прослушала такой же жизнерадостный ответ и убрала телефон в карман.

Рик крепко спал на коврике, отбросив лапы. Выглядел он получше, так что Тоня отошла тихонько. Чем так сидеть, лучше заняться делом, а то так и сбрендить недолго. Воспоминания то и дело лезут в голову, а что ей вспоминать-то? Ничего хорошего у нее в жизни не было, одна беспросветность.

Текущее дело у нее было одно, а именно – уборка.

На это у нее уходило пока все свободное время – дом большой, хозяева, должно быть, уезжали в спешке, потому что все брошено как попало, в полном беспорядке. За два дня она успела прибрать в спальне и вымыть кухню, а также разобраться в столовой и начерно вымести холл на первом этаже, оставались еще две детские, кабинет и комната для гостей.

Комната была явно нежилая, пахло там затхлостью и пылью, кровать была вовсе без матраса, так что Тоня ночевала не в хозяйской спальне, а на первом этаже, в небольшой комнатке, примыкающей к кухне. Владимир Борисович так и сказал – живи, где хочешь, ешь, что найдешь, только приберись как следует.

Тоня тяжко вздохнула и приступила к детским комнатам. Там царил совершеннейший кавардак. Она знала, что в доме жила семья – родители и двое детей – мальчик и девочка.

Судя по обстановке, мальчишка был подростком, а девочка лет семи. В ее комнате все было гламурно-розовое, занавески в рюшечках, покрывало на кровати разрисовано шариками и медвежатами, на стенах портреты семи сказочных принцесс. Тоня рассмотрела Белоснежку, Жасмин и Русалочку, потом ей надоело. Осторожно ступая, она собрала с пола игрушки, книжки, какие-то коробочки и пластмассовые части конструктора. Была еще колония меховых зверей, на полке игрушечная посуда и пластиковые продукты – торты, пирожные, гамбургеры, овощи. Тоня улыбнулась своему интересу: вот бы такое было у нее в детстве!

Разборка всего этого заняла почти час.

У мальчика было и того хуже. Все валялось на полу вперемешку – носки, майки, кроссовки, спортивные принадлежности, сломанная игровая приставка, порванные плакаты, тетрадки, учебники. Компьютера не было, очевидно, забрал с собой.

Тоня распихала мелочи по ящикам письменного стола, собрала одежду с пола и развесила по шкафам, сдернула залитое апельсиновым соком и колой постельное белье и сунула его в стиральную машину.

За такой работой время пролетело незаметно. Тоня утомилась и захотела поесть.

Она произвела очередную ревизию холодильника и буфета и выяснила, что там еще довольно много замороженных овощей и мяса, но совсем нет хлеба. И ничего сладкого. А сладкого очень хотелось – это самый доступный способ снять стресс.

Напиться горячего крепкого чаю с печеньем да с шоколадными конфетами. Ох, какое печенье тетя Лина пекла по праздникам! Фигурное, а в середине шоколад или варенья капелька. И во рту выпечка прямо рассыпалась, жевать не нужно было. Или еще такие смешные кулечки с брусничным вареньем, назывались они почему-то «жулики». Дядька перед телевизором целое блюдо сожрать мог, тетя Лина Тоне заранее на тарелочку откладывала и в секретном месте прятала.

Тут в доме ничего нет, даже леденцов детских не завалялось, сахар кусковой и тот кончился.

Тоня подумала и решила прогуляться до магазина – купить все самое необходимое, а заодно пройтись, подышать свежим воздухом. На улице не было дождя, и даже солнце несмело пробивалось из-за туч. Рик поднял голову и даже попытался встать, но лапы разъехались, и он снова плюхнулся на коврик.

– Ничего, – сказала Тоня, – все будет хорошо. Ты полежи здесь, а я тебе колбаски принесу. Или сыру.

На собаке хозяева не экономили, в сарае стоял мешок сухого корма, однако Рик сразу же дал понять Тоне, что не откажется и от человеческой еды. И Владимир Борисович говорил, что дети его избаловали, сосисками кормили и сухим печеньем.

Надев кроссовки и куртку с капюшоном, а самое главное – потрепав на прощание Рика по загривку, Тоня вышла из дому, открыла калитку и покинула участок.

Антонина не стала брать машину – до магазина было недалеко, и ей хотелось прогуляться.

День оказался совсем солнечный. На березах уже появились желтые листья, расцветив золотом зеленый фон ближней рощи, черепичные крыши соседских коттеджей бросали вокруг красноватые отблески.

Коттеджный поселок «Холодный ключ» был построен неподалеку от обычной деревни Заречье, где собственно и находился магазин, куда направилась Антонина. Поселок соединяла с деревней хорошая шоссейная дорога, по сторонам которой рос густой темный ельник. Девушка уже вышла на эту дорогу, когда услышала позади поспешные шаги и шумное, с присвистом, дыхание.

Обернувшись, она увидела, что ее догоняет толстая тетка лет пятидесяти в леопардовых лосинах и полосатом свитере ручной неаккуратной вязки. На ногах у тетки были ярко-желтые галоши, в которых ходят в огород.

– Постой! Обожди! – окликнуло ее это чучело. – Куда ты так несешься? Обожди минутку, мне тебя не догнать!

Антонина нехотя замедлила шаги и дождалась незнакомку. Та, громко пыхтя, нагнала ее и проговорила, отдуваясь:

– Ну вот, еле догнала! Ты ведь в магазин идешь, в деревню? И я тоже в магазин. Прикинь, в доме ни печенья, ни конфет не осталось, чаю выпить не с чем!

«А тебе бы, милая, про конфеты и печенье лучше вовсе забыть, – подумала Антонина, критически оглядев ее фигуру. – А то ты скоро ни в одну дверь входить не будешь!»

– Так что пойдем вместе, а то одной-то через лес страшновато… По дороге далеко, а вместе мы по тропиночке срежем. Там метров пятьсот всего пройти – и вот он, магазин-то! Там, правда, тоже мало что купишь, – вздохнула толстуха. – Одно слово – «сельпо»! А ты ведь за домом Самохиных присматриваешь?

– Ну да, – проговорила Тоня, покосившись на спутницу.

Вот интересно, откуда она все знает? Вроде Антонина ни с кем не общалась, никому ничего не говорила…

– А я – за домом Лисовских, – сообщила та. – Меня Анфиса зовут, Анфиса Павловна…

– Антонина, – лаконично представилась девушка и снова замолчала. У нее не было никакого желания поддерживать разговор.

– Твои-то так спешили, так спешили, когда уезжали… – снова заговорила Анфиса, не в силах помолчать дольше минуты. – Кое-как вещи покидали в багажник – и помчались, будто за ними черти гонятся…

– Спешили? – переспросила Антонина, искоса взглянув на спутницу.

Она и сама заметила в доме следы поспешного отъезда, но хотела понять его причины.

– А как же, конечно, спешили! – подхватила Анфиса, почувствовав в ее голосе интерес. – На самого-то, на Вячеслава Андреевича, здорово наехали, так ему пришлось все бросить и когти рвать!

– Наехали? – снова переспросила Антонина. – В аварию, что ли, попал?

– В какую аварию? – Анфиса взглянула на нее, как на ребенка. – Ты что, не знаешь, как наезжают?

– Ах, в этом смысле! – сообразила Антонина. – А кто же на него наехал?

– А вот это уж я не знаю! – Анфиса поджала губы. – А ежели я не знаю – никогда лишнего говорить не стану! А ты-то ничего про них не знаешь? Не знаешь, к примеру, куда они уехали? – Глаза Анфисы зажглись жгучим интересом.

– Ничего не знаю! – отрезала Тоня. – Я вообще им человек посторонний, наняли за домом присмотреть, пока Владимир Борисович в отъезде – и все.

– Ну, это ты, конечно, правильно, что лишнего не говоришь, – пробормотала Анфиса с обидой. – Посторонним ничего выкладывать не надо. Да только я-то не посторонняя, и если я что знаю – то я никому и ничего, я как могила…

«Ага, никто, кроме всех на базаре, не узнает! – подумала Антонина. – Да если бы я что-то и знала – ни за что бы такой тетке не сказала!»

– Говоришь, Владимир Борисович тебя нанял… – продолжала Анфиса с ехидной улыбочкой. – Ну, Володька, хозяином заделался, персонал начал нанимать! Фу-ты ну-ты, какие мы важные! Как говорится – кот из дома, мыши в пляс! Вот тут свернем, вон она, тропинка-то…

Идя по тропинке, Тоня оценила пользу Анфисиных галош. Дорожка была узкая, плохо протоптанная, со всех сторон наступали кусты и мох. Антонина прекратила пустую беседу и сосредоточилась на выискивании сухих мест. Это удавалось ей плохо, ноги в кроссовках мигом промокли.

Между тем они вышли к деревне, миновали два-три невзрачных домика и подошли к магазину. Анфиса вошла первой и разочарованно протянула:

– Ну, так и знала! Ничего нету!

– Зря вы так, женщина! – возразила ей продавщица, чем-то неуловимо на нее похожая. – Сегодня же привоз был, и хлеб свежий привезли, и молоко, и даже окорочка куриные замороженные!

– Сама вот и пей чай с морожеными окорочками! – фыркнула Анфиса. – А печенья хорошего нету! И конфет тоже!

– Как это нету? – возмутилась продавщица. – А это что же – не печенье? Вот ведь – и курабье есть, и суворовское…

– Где курабье? – повысила голос Анфиса. – Это? Какое же это курабье? Что я – курабье не знаю?

– А что же это, как не курабье? – не сдавалась продавщица. – Вон и этикетка на нем – написано «курабье»!

– Мало ли, что этикетка! – не унималась Анфиса. – Этикетку можно какую хочешь прилепить, а только это никак не курабье! Если хочешь знать, это венское печенье!

Антонина молчала, с тоской глядя на грязноватый прилавок. Сухое печенье было навалено на нем неаппетитной кучей, да еще и ползали по нему неторопливые осенние мухи. В конце концов она взяла завалявшуюся в углу шоколадку и полкило кускового сахару.

Анфиса Павловна долго препиралась с продавщицей, наконец выбрала все же печенье и велела взвесить карамелек в ярких обертках.

– Хоть фантики красивые, – ворчала она.

Зато хлеб был свежий, еще теплый.

– Они его из пекарни привозят, тут недалеко, – сказала Анфиса, – ай да ладно, хлеб такой с маслом да с вареньем – и ничего больше не надо!

Тоня хотела неодобрительно скривить губы – дескать, от хлеба толстеют, но поймала себя на мысли, что тоже ужасно хочется хлеба с вареньем. И чай чтобы горячий, крепкий, сладкий… Что-то она тут разъелась, на свежем воздухе.

Обратно шли медленно, Анфиса все время отставала.

– Я тут постоянно живу, – пыхтя, рассказывала она, – летом-то все тут, а осенью и зимой только по выходным приезжают. Ну, ясное дело, друзья, компании разные у них, потом уборки – ужас! Все бы ничего, хозяин вообще ни во что не вмешивается, хозяйка не вредная, только она, понимаешь, подвинута на здоровом образе жизни. Сама худая, как спица от велосипеда, ничего не ест, пьет только воду, и то какую-то специальную, при виде сладкого прямо трястись начинает. И ну мне выговаривать! Еще тоже взяла моду – подробно перечисляет, что с моими внутренностями делается, когда я конфеты ем!

– Да ей-то какое дело до ваших внутренностей! – не выдержала Тоня.

– Вот и я о том же! – подхватила Анфиса. – Но, сама понимаешь, с хозяевами спорить, что против ветра плевать – все на меня же и попадет. Думала я даже уволиться, да больно место хорошее. Всю неделю-то я одна в пустом доме. Приберусь, да и делаю что хочу. И платят прилично, грех от такого места отказываться. Так-то, на буднях, здесь почти никого нет, но ты не бойся, пока соседи вокруг есть.

– Да не боюсь я, у меня собака, – ответила Антонина.

– Рик? Хороший пес, серьезный, не пустолай какой-нибудь, – согласилась Анфиса. – Когда Самохины уезжали, Татьяна, жена-то самого, уж очень Володьку просила – не оставьте, говорит, собаку, проследите, чтобы с Риком все в порядке было, чтоб накормлен и все прочее. А он, вишь, слинял, тебя нанял…

– Он сказал – на две недели. Мать, говорит, заболела, надо съездить… – неизвестно зачем объяснила Антонина.

– Ну не знаю… – Анфиса поджала губы, – что-то не слыхала я, что у него мать жива. Один, говорил, как перст, никого нету. А после говорил: денег ему оставили прилично – дескать, живите, за домом смотрите, пока мы не объявимся. Да только я скажу, что здорово их припекло, раз собаку они бросили, вот что…

Она замолчала и несколько минут шла тихо, но не выдержала и снова заговорила:

– Тут как было: иду это я к Молоковским, что на соседней улице живут, ихняя кухарка Анна мне рецепт яблочного повидла обещала. Яблок нынче уродилось – неизмеримое количество, у нас хоть за яблонями никто не смотрит, все равно урожай хороший. Думаю, соберу хоть сколько-то да и сварю. Спрячу подальше, чтобы хозяйка не увидела, да и буду повидло всю зиму кушать! Ну, иду это я, вдруг машина Татьянина летит на полной скорости. Чуть кота Аникеевых, что через дом от них, насмерть не сбила! И то сказать, кот у Аникеевых больно наглый, ходит вечно посреди дороги, и все машины его объезжать должны. Ну, вывернулся он тут, со страху на забор взлетел. А Татьяна ворота не закрыла, даже во двор заезжать не стала. Бегом в дом, дети за ней. Гляжу – тащат вещи кой-какие, девчонка ревмя ревет, Рика обнимает, брат ее схватил в охапку да и в авто. Татьяна выбегает, вся запыхалась, волосы растрепаны. Что-то на ходу Владимиру кричит, в машину села да и газанула, только ее и видели вместе с детьми. Я как такое увидела, так и встала столбом. А после очухалась, да и спрашиваю Владимира – что случилось-то? А он как рявкнет – иди по своим делам и в чужие не суйся!

«Это правильно», – подумала Антонина.

Когда они вернулись в коттеджный поселок, Анфиса попыталась напроситься к Антонине в гости.

– Посидим, чаю попьем… Тут ведь такая скука смертная!

Антонина отказалась наотрез – мол, Владимир Борисович настрого запретил ей пускать в дом посторонних.

– Так то – посторонних! – ныла Анфиса. – А я разве же посторонняя? Такая же, как ты!

– Не велено – и все! – отрезала Антонина.

Анфиса разобиделась и свернула к своему коттеджу.

Антонина пошла дальше.

Свернув к дому Самохиных, она удивилась: возле ворот стояла большая черная машина, а перед калиткой переминался с ноги на ногу высокий мужчина в темном костюме с галстуком.

Девушка подошла к незнакомцу и удивленно спросила:

– А вы кто? Что вам нужно?

Тот махнул перед ее лицом каким-то удостоверением (она не успела разглядеть ни имя, ни название организации) и, в свою очередь, спросил:

– А вы кто такая?

Антонина назвала свое имя, объяснила, что оставлена здесь присматривать за домом.

– Давайте тогда продолжим наш разговор внутри! – сухо заявил мужчина. – Ни нам, ни вам не нужно, чтобы о нашем визите пошли разговоры.

Антонина хотела было ответить, что ей, в общем-то, все равно, но решила не зарываться. Она вошла в калитку, открыла ворота. Машина въехала во двор, и из нее вышли еще двое – женщина, тоже в темном костюме, и молодой парень в кожаной куртке, видимо, шофер. Женщина эта Антонине сразу не понравилась – какая-то она была сухая, и глаза холодные, как две льдины. И вроде бы не толстая, а костюм сидел на ней плохо. Мужской она, что ли, купила? Да не может быть. Под костюмом была у нее блузка, фасоном как мужская рубашка, только галстука не хватало. На ногах уродские туфли без каблуков. Прямо агент ФБР, как их в американских боевиках показывают!

Женщина сразу перехватила инициативу – должно быть, она здесь была старшей.

– Значит, Самохин нанял вас, чтобы присматривать за своим домом, – проговорила она, сверля Антонину холодным неприязненным взглядом. – Когда и как вы с ним познакомились?

– Я с ним вообще не знакома! Я его никогда не видела!

– Что-то у вас концы с концами не сходятся, – прошипела женщина в черном. – Вы только что сказали моему коллеге, что Вячеслав Самохин нанял вас присматривать за своим домом!

– Да не говорила я, что он меня нанял! – огрызнулась Антонина. – Я даже его имени не знала, пока вы сейчас не сказали!

– А кто же вас тогда нанял?

– Владимир Борисович нанял… Здешний сторож, он сказал, что ему надо отлучиться ненадолго…

– А его вы откуда знаете?

– А меня с ним познакомил охранник из фирмы, где я раньше работала…

– Владимир Борисович? А фамилия у него есть?

– Есть, конечно, да только я ее не знаю!

Женщина переглянулась со своим коллегой, и тот быстро проговорил:

– Владимир Борисович Василенко. Тот еще прохиндей. Сам сбежал в неизвестном направлении.

– Ах, вот даже так… – Женщина поморщилась, как будто раскусила лимон. – Допустим… В розыск его объявили?

– Да с чего бы?.. – проговорил мужчина неуверенно.

– Ладно, пока подождем… – процедила женщина после некоторого молчания.

Она быстрым взглядом окинула двор, потом подошла к крыльцу, поднялась.

– Эй, а вы куда? – спохватилась Антонина. – Мне не велели никого в дом пускать!

– К нам это не относится! – отрезала женщина.

«Вот как, – подумала Антонина, – этой швабре, оказывается, все можно. Только непонятно, кто они такие, эти люди в черном».

Женщина ей активно не нравилась, вот бывает так – увидишь человека, вроде бы он тебе ничего плохого не сделал, вообще двух слов не сказал, а от его вида тебя прямо тошнит. И хорошо, если человек этот к тебе никакого отношения не имеет. Ну, познакомились случайно да и разошлись как в море корабли. А если это окажется, допустим, новый начальник? Тогда нужно срочно увольняться.

Женщина между тем вошла в дом. Оттуда донеслось басовое рычание Рика, и женщина тут же вылетела на крыльцо как пробка из бутылки. Ее прежняя невозмутимость исчезла без следа, лицо было красным, на нем злость смешалась со страхом.

– Собака! Там собака! Почему мне никто не сказал? Вы же знаете, что я… Уберите сейчас же собаку!

– Да, шеф! – выпалил ее помощник и бросился в дом, на ходу что-то вытаскивая из-за пазухи.

Антонина, однако, опередила его, первой влетела в прихожую и увидела Рика, который стоял напротив двери. Он был еще слаб, ноги плохо его держали, но героический пес грозно скалил желтоватые клыки и рычал на незваных гостей, давая им понять, что никого не пустит в дом. По крайней мере без боя.

Антонина обняла его, стараясь успокоить, заслонила от мужчины в черном и бросила тому в лицо:

– Вы что, совсем сдурели? Стрелять будете в больную собаку? Тогда сначала меня убейте!

– Да никто твоего пса не собирается убивать, – примирительно проговорил мужчина, одергивая пиджак. – Ты его просто попридержи… А то, видишь ли, рычит тут!

– Он свою территорию охраняет! – огрызнулась Антонина. – Для него ваши удостоверения ничего не значат! Вы для него чужие, и все тут!

Женщина в черном показалась за спиной своего напарника. Она немного успокоилась, лицо больше не было малиновым, губы не дрожали, только в глазах метался страх, что Антонина отметила с неизъяснимым злорадством.

– Так уведите свою собаку! – прошипела она недовольно. – Заприте ее где-нибудь!

– Саму тебя надо запереть… – вполголоса пробормотала Антонина и повернулась к собаке:

– Рик, лежать! Все в порядке, это свои!

Рик посмотрел на нее недоверчиво.

«Знаю я, какие это «свои», – казалось, говорил его выразительный взгляд. – Но раз ты говоришь – я подчиняюсь. Дисциплина есть дисциплина. Я не какой-нибудь дворовый пес, я в собачьей школе обучался».

Он лег на коврике, положив морду на лапы, и только исподлобья посматривал на незнакомых людей.

– Он будет спокойно лежать, – проговорила Антонина, поглаживая пса между ушами. – Не бойтесь!

– Я ничего не боюсь! – рявкнула на нее женщина в черном. – Мне нечего бояться! А вот тебе… У тебя, кстати, паспорт имеется?

– А как же! У меня все, что нужно, имеется!

– Так принеси!

– С чего это вы мне тыкаете? – фыркнула Антонина.

– Не нравится – можно и на «вы», – проскрежетала женщина. – Не хочешь здесь разговаривать – поедешь с нами, будем говорить в другом месте…

Антонина посмотрела на нее пристально. Глаза этой бабы горели неукротимой злобой. Такая здорово жизнь испортить может. Вот скажет своим – и, правда, посадят Антонину в машину и увезут. Толку им от этого чуть, поскольку Антонина ничего не знает, но баба эта хочет над ней свою власть показать. Тем более Антонина видела, как она собак боится, а ее Рик слушается. Она перевела взгляд на мужчину в черном костюме. Показалось ей или нет, что он едва заметно мотнул головой – мол, не ерепенься, делай, что эта зараза велит, а то огребешь неприятностей по полной. Я-то знаю, давно с ней работаю, это такая стерва…

– Ладно, – смирилась Антонина. – Спрашивайте, что вам нужно!

– Паспорт! – Женщина протянула руку.

– Сейчас принесу! – Антонина прошла в свою комнату, мужчина в черном шел следом за ней как пришитый. Она почувствовала неловкость, увидев свою незастеленную кровать, и разозлилась.

– Ты и в туалет за мной пойдешь? – осведомилась она, покосившись на мужчину.

– Надо будет – пойду! – спокойно ответил он.

Антонина достала из сумочки свой паспорт, вернулась в прихожую, протянула документ женщине:

– Ну, вот! Еще что нужно?

Женщина внимательно изучила паспорт, долго задержалась на странице с регистрацией, наконец подняла взгляд на Антонину:

– И что же вы здесь делаете, Антонина Алексеевна?

– Я вам уже сказала – присматриваю за домом.

– С чего бы молодая женщина вроде вас согласилась на такую странную работу? Сидеть одной в деревне, где вокруг ни души… Никаких развлечений… Это скорее для пенсионеров подходит, и то не всякий согласится!

«А тебе-то что…» – подумала Антонина, но вслух, разумеется, ничего не сказала.

– Мне жить негде, вот и согласилась! – наконец неохотно проговорила она.

– Жить негде? – недоверчиво переспросила женщина. – Странно, вот здесь написано, что вы зарегистрированы в хорошем районе, в центре города…

– Там у меня с родственниками проблемы… – буркнула Антонина, всерьез разозлившись.

Не рассказывать же этой заразе про дядьку, про его Мариночку, про Аслана и Махмуда, про то, как ее едва с лестницы не спустили, и про свой страх, когда ощутила прикосновение ножа к горлу.

– Допустим… – процедила железная женщина. – Допустим, что вы и в самом деле ничего не знаете и просто присматриваете за домом. Но тогда другой вопрос. За то время, что вы здесь находитесь, вы не видели ничего необычного? Сюда никто не приходил?

Антонина вспомнила труп, который нашла в прихожей, и невольно взглянула на то место, где он лежал. У нее мелькнула мысль рассказать об этом трупе, но она тут же остановила себя – если она расскажет, эта железная женщина окончательно уверится в ее причастности к тому, что здесь происходит, и уже точно заберет ее с собой.

– Никто не приходил, – отчеканила она. – И никого и ничего не видела.

Женщина, однако, перехватила ее взгляд и посмотрела на пол – туда, где Антонина нашла труп. Теперь там лежал Рик.

– О чем это вы подумали? – спросила она раздраженно.

– О том, что собаке нужна помощь! – выпалила Антонина. – А я вместо этого трачу на вас свое время!

Она вдруг не выдержала и повысила голос:

– Слушайте, да какое вам до всего этого дело? Какая вам разница, о чем я думаю? Задавайте свои вопросы и уматы… Уезжайте, откуда приехали!

– А вот уедем мы тогда, когда посчитаем нужным! – процедила женщина в черном, опасливо обошла Рика и уверенно направилась наверх. Ее напарник пошел следом.

– Эй, вы куда это? – бросила им вслед Антонина. – Мне никого не велели пускать…

– К нам это не относится! – повторила женщина не оборачиваясь.

– Как же, не относится… – проворчала Тоня и села на коврик рядом с Риком. Его спокойный взгляд и ровное дыхание успокаивали ее, придавали уверенности.

С ее места было видно, что женщина в черном и ее напарник закрылись в кабинете. Оттуда доносился шум – выдвигали ящики, что-то бросали на пол.

«Опять мне придется там порядок наводить…» – тоскливо подумала Антонина.

Молодой шофер остался в прихожей. Он походил взад-вперед, потом открыл комнату, которая служила иногда гостиной. Тоня до нее не добралась еще с уборкой. Парень вошел туда и начал с интересом перебирать разбросанные вещи.

Антонина вскочила, встала на пороге:

– Эй, ты что тут шастаешь? Пропадет что-нибудь, а с кого спросят? С меня!

– Да не возьму я ничего, не беспокойся! Больно надо, тут и ценного ничего нет, одна ерунда! И вообще, никто с тебя ничего не спросит! – миролюбиво ответил парень. – Сбежали твои хозяева.

– Сбежали? – переспросила Антонина. – В каком смысле сбежали?

– В самом прямом. Жена и дети вылетели в Германию, оттуда – еще куда-то, а сам хозяин исчез. Наверное, тоже улетел, только по чужим документам.

– Ну надо же… – протянула Тоня.

Выходит, Анфиса Павловна все точно рассказала, ничего от себя не присочинила. Тоня не очень-то ее слушала – про повидло и кота ей было неинтересно.

– Только зря я тебе это все рассказываю… – Водитель опасливо поглядел на потолок, со второго этажа по-прежнему доносился шум.

– Да ладно, я не болтливая. А чего это она так из-за Рика переполошилась? – Тоня тоже кивнула на потолок.

– Соколова-то? Да она очень собак боится. Так – железная женщина, а как увидит собаку – прямо сама не своя… С детства это у нее, что ли… Случай какой-то был… Вроде от бешеной собаки она убегала…

«Жаль, что убежала», – подумала Тоня.

Они еще несколько минут поговорили. Потом дверь кабинета открылась, по лестнице спустилась железная женщина со своим напарником, подошла к Антонине, смерила ее взглядом.

– Имейте в виду, Барсукова, если вы нас ввели в заблуждение – ответите по всей строгости! И никуда отсюда не уезжайте, вы нам можете еще понадобиться! Имейте в виду – мы все про вас знаем и найдем вас, где бы вы ни скрывались!

– С чего бы это мне скрываться? – проворчала Антонина. – Я ничего плохого не сделала!

– А уж это нам лучше знать! – отрезала железная женщина и направилась к выходу, стараясь держаться подальше от Рика.

Рик проводил ее спокойным, неодобрительным взглядом и рыкнул вслед что-то нелицеприятное.

Вся троица спустилась с крыльца, погрузилась в машину и уехала, оставив после себя раздражение и запах бензина.

Антонина закрыла за ними ворота, вернулась в дом и погладила Рика по загривку:

– Ну все, Рикуша, все ушли, можно расслабиться! А ты держался молодцом! Скоро ходить будешь, а потом и бегать!

Рик благодарно заворчал.

Вдруг это ворчание оборвалось, он приподнял голову, уши встали торчком, шерсть на загривке поднялась дыбом, и на смену уютному ворчанию прозвучал грозный рык.

– Что с тобой, Рикуша? – удивленно спросила Антонина.

Тут в калитку позвонили.

– Вот черт, они вернулись! Забыли что-нибудь?

Девушка вышла из дома, подошла к калитке и открыла ее, не задавая вопросов.

И тут же пожалела об этом.

По ту сторону стояла не железная женщина Соколова, не ее верный напарник и не симпатичный молодой шофер. Там стоял крайне неприятный тип в коротком черном пальто. У него были выступающие вперед кривые зубы, приплюснутый нос и маленькие бегающие глазки. В довершение портрета нужно добавить, что он жевал резинку, мерно двигая челюстями из стороны в сторону.

Антонина попыталась закрыть калитку, но неприятный тип выставил вперед ногу, а потом весь протиснулся в калитку и встал перед Антониной, сверля ее своими маленькими глазками. Он обернулся и коротко свистнул, и тут же в калитку протиснулся второй тип – здоровенный и толстый, как надувной человек, рекламирующий шины «Мишлен», с маленькой круглой головой на широченных плечах. Он встал за спиной первого, так же флегматично пережевывая резинку.

Когда он освободил проем калитки, Антонина увидела на улице перед воротами черную машину, большую и квадратную, как сарай на колесах.

– Вы еще кто такие? – проговорила девушка, стараясь не показать свой испуг.

Неприятный тип с торчащими зубами выплюнул резинку на траву, ухмыльнулся и спросил:

– Чего им было нужно?

– Кому? О чем ты вообще? И кто ты такой, черт тебя побери?

– Спрашиваю еще раз – что им было нужно?

– О ком ты?

– Ты отлично знаешь, о ком! – прошипел бандит, скрипнув зубами. – К тебе только что люди приезжали. Трое, на черной машине. И не вздумай мне врать – мы не они, у нас разговор короткий! Раз-два, и готово! Правда, Матюша?

Верзила у него за спиной убедительно хрюкнул, что должно было обозначать подтверждение.

– Про хозяев спрашивали, – неохотно ответила Антонина, прислушиваясь.

Ей показалось, что из дома доносится какой-то шум.

– Ага! – Бандит удовлетворенно кивнул. – Значит, от них он тоже ушел? Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Тоже мне, колобок нашелся! Ну, от нас-то он не уйдет!

Он хрипло загоготал, потом резко помрачнел и вызверился на Антонину:

– А ты знаешь, где он прячется?

– Откуда мне знать? – Антонина пожала плечами. – Я его вообще в глаза не видела! Меня другой человек нанял за домом присматривать, прибираться здесь и все такое… Неужели вы думаете, что мне что-то известно?

– Кто тебя знает! – Бандит обежал взглядом двор и повторил: – Кто тебя знает, что тебе известно! Хозяин твой хитрый… То есть это он так думает, но с нами у него ничего не выйдет! Думает, можно наши денежки прихватить и уйти? Нет, с нами этот номер не пройдет! От нас он далеко не уйдет! Правда, Матюша?

Верзила за его спиной снова утвердительно хрюкнул.

– Так что лучше не играй с нами в прятки. Говори, что тебе известно! Где он прячется? Куда он спрятал наши деньги?

– Говорю же вам – я ничего не знаю!

– Не хочешь, значит, говорить? Думаешь, мы дураки, да? Думаешь, мы тебе поверим? Но это ничего, мы с тобой поговорим по душам и тогда точно будем знать…

В это время за спиной у Антонины хлопнула дверь, раздалось шумное дыхание и короткий грозный лай – рядом с ней возник Рик.

Теперь он казался вполне здоровым, полным сил и очень свирепым. Он застыл рядом с девушкой и чуть впереди нее, обнажив клыки и тихо, угрожающе рыча, в любую секунду готовый броситься на врага и растерзать его.

– Подожди, Рик, подожди, – проговорила Антонина тихо, – без команды не нападай!

Кривозубый бандит заметно побледнел. Он потянулся к карману и проговорил неуверенным голосом:

– Да я его сейчас…

– Не советую, – перебила его Антонина. – Пес отлично обучен, как только увидит оружие – порвет тебе горло! Ему на это нужно меньше секунды! Я его уже видела в деле! Так что лучше держи руки на виду и не делай резких движений!

– Матюша… – проблеял бандит, опустив руки и не сводя глаз с Рика.

– И напарник твой ничего не успеет сделать, – предупредила его девушка. – Он ведь у тебя здоровый, но не очень расторопный, правда? Пока до него дойдет, ты уже будешь на том свете!

Бандит ничего не ответил, тем самым подтвердив ее правоту.

Они стояли друг против друга – бандиты и Антонина с Риком, и никто не решался сделать первый шаг.

В шахматах такое положение называется цугцванг – когда любой ход приводит к неминуемому проигрышу.

Антонина покосилась на пса и поняла, что он еле держится на ногах. Скоро бандиты это заметят, и тогда… Тогда временное равновесие сил закончится не в ее пользу…

Но в это время калитка скрипнула, в нее протиснулась Анфиса Павловна во всей своей красе. На ней был тот же самый неровно связанный свитер, только вместо лосин теперь были надеты обыкновенные тренировочные штаны, отвисшие на коленках. Очевидно, лосины считались парадной одеждой, предназначенной для выхода в свет.

– А я иду мимо, – проговорила она, разглядывая немую сцену и переступая ногами в желтых галошах, – вижу, у тебя открыто. Ну и решила зайти. Прикинь, была в магазине и забыла чаю купить. У тебя нету?

Она снова оглядела бандитов и с интересом осведомилась:

– А вы, наверное, из областного энергонадзора? Счетчики проверять приехали?

– Да, мы из надзора… Насчет счетчика… – протянул кривозубый и попятился, отступая к калитке. – Но мы уже все выяснили. Девушка нас, кажется, поняла…

С этими словами он выскользнул на улицу. Его надувной напарник послушно последовал за ним, и из-за ворот донесся шум отъезжающей машины.

– Ты чего калитку открываешь разным-всяким? – сердито заговорила Анфиса. – Тебя для того в приличный дом пустили, чтобы ты этих уродов принимала?

– Никого я не принимала! – огрызнулась Антонина, отходя от пережитого страха. – Думала, те вернулись…

– А те кто такие? – приступала Анфиса. – Полиция?

– Черт их знает, – честно ответила Тоня, – показали документы, только я не разобрала, откуда они.

– Чего им надо было? – Анфиса потихоньку теснила Тоню к дому, чтобы пролезть туда, все осмотреть, пошнырять по комнатам, а потом все растрепать соседям.

Тоня уже смирилась – не драться же с приставучей теткой, все-таки она ее от бандитов спасла. Но тут Рик поднял голову вверх и залился таким громким лаем, что Анфиса Павловна удивленно попятилась обратно к калитке.

– Рик, – умильно обратилась она к нему, – хорошая собачка. Ты что, меня не узнал?

Рик громко лаял, рычал и делал вид, что старается вырваться из Тониных рук.

– Что-то он нервничает… – Анфиса неохотно вышла за калитку, – ладно, я попозже зайду.

И аккуратно прикрыла калитку. Тоня выждала три минуты, после чего заперла калитку изнутри и направилась в дом, потому что ноги ее не держали.

Ну и денек сегодня выдался! После утреннего кофе она нашла труп в прихожей. И одного этого события довольно, чтобы надолго вывести человека из равновесия. А тут еще ее угораздило стукнуться головой, а потом, когда очнулась, последовал еще больший стресс – труп исчез в неизвестном направлении. Рика отравили, а потом приехали эти, из какой-то таинственной конторы, а потом еще бандиты. Да, самое время сейчас выпить чаю.

Готовить еду она была не в состоянии, поэтому заварила чаю покрепче, нарезала хлеб потолще и как следует намазала его маслом. Хорошо бы сейчас еще варенья…

Может, зря она шуганула Анфису? Было бы к чаю яблочное повидло. Но нет, Тоня представила, как Анфиса с топотом носится по всему дому, трогает руками чужие вещи и болтает, болтает, так что голова у Тони начинает пульсировать болью. Вот, кстати, надо было сразу к шишке холодное приложить.

Так что обойдемся чем есть. Тоня откусила бутерброд и глубоко задумалась.

Хоть дядька и твердил все время, что Тоня глупа как пробка, но в данном случае ума большого не надо, чтобы догадаться: дело в этом доме нечисто. Видно, рыльце-то у хозяина этого Самохина в пушку, раз его ищут все кому не лень – и бандиты, и компетентные органы, вот только непонятно, какие точно.

Правильно сказали, что сторож Владимир Борисович – тот еще прохиндей, удрал в неизвестном направлении, поскольку знал, что не будет в этом доме покоя. Просто так собаку бросить, видно, совесть не позволила, а скорее всего побоялся, что хозяева вернутся, узнают, что пес с голоду умер, так ему мало не покажется.

Деньги-то хозяйка ему на собаку, конечно, оставила, тут Анфиса не наврала. И вообще, правильно она этого сторожа оценила, нет у нее к нему доверия. А Тоня, как всегда, в дураках – полезла в пекло по собственному желанию.

Самое умное, что можно сейчас сделать – бежать отсюда как можно скорее. А что, сесть в машину да и уехать. Ключи от дома у Анфисы оставить. Или под крыльцо подсунуть. Конечно, это не самое надежное место, ну и ладно.

Да, но Рик? Как же она может бросить собаку? Ведь Владимир Борисович две недели точно не вернется, да и потом-то вряд ли. И тогда Рик умрет с голоду, а скорее всего его раньше пристрелят либо бандиты, либо эта ненавистница собак Соколова.

Взять Рика с собой? Но куда она его повезет? У нее нет ни жилья, ни денег, чтобы снять квартиру, да и кто пустит квартирантку с такой большой собакой?

И как же так получилось, что она оказалась совершенно одна, просто как перст, как дуб среди долины ровной? Нет у нее ни друзей, ни родственников, ни человека надежного, чтобы можно было к нему обратиться и чтобы помог в трудную минуту?

А вот так и получилось, что Тоня – законченная неудачница. Чему ж тут удивляться? Никогда ей не везло, а сейчас уж полный край настал. А она-то надеялась, пыталась как-то бороться, притчу о лягушках в сметане вспоминала. Дескать, одна лягушка лапки опустила, сдалась да и утонула в сметане. А другая – смелая и целеустремленная – не сдалась, работала лапками, сбила из сметаны масло, да и выскочила из горшка. Это в школе им об этом учительница рассказывала, а Тоня тогда еще подумала – кто это масло есть будет, после лягушки-то…

В общем, вранье это все, от судьбы не уйдешь, уж Антонина-то это точно знает.

После окончания колледжа пошла она работу искать. Знакомств никаких, связей тоже – прочитает в газете, что нужен секретарь, да и звонит туда. Половина мест к тому времени была уже занята, остальные по голосу ее определяли, что не подходит. В пару мест съездила, там какие-то фирмочки зачуханные, так и то начальник, как посмотрит на Тоню, на лице сразу разочарование проступает. А кого он ждал-то на мизерную зарплату, «мисс России», что ли?

Лето прошло, и тетя Лина устроила ее в тот же колледж в деканат. Работа унылая, зарплата – одни слезы. Все Тоню шпыняют, до последней уборщицы. Дядька в открытую радуется – говорил, орет, что ничего путного с нее не выйдет, так оно и получилось, даже в секретарши не берут! Да куда тебе, милая, там же с начальством спать надо, а на тебя, уродину, кто польстится… И так далее в таком же духе.

Прокантовалась так Тоня года полтора, а потом привалила ей неожиданная удача.

То есть это она так сначала подумала. Одна родительница, чья дочка уж такая оторва попалась – ничего делать не хотела, учебу прогуливала, преподавателям хамила напропалую, на Тоню внимание обратила. Она, мамаша оторвы этой, часто в колледж таскалась, уж очень надеялась, что дочка доучиться сумеет, все-таки при деле ребенок. А муж у нее какой-то был бизнесмен. Как раз у него секретарша уволилась, так женушка Тоню ему и сосватала. А для чего – это Тоне в первый же день на новой работе сотрудницы объяснили.

Хозяин фирмы, муж этой тети, оказывается, жуткий бабник был. И шел по пути наименьшего сопротивления, то есть предпочитал спать с секретаршами.

Все было бы отлично, если не жена. Она, естественно, супруга своего знала как облупленного и строго следила за его моральным обликом. Послать ее подальше он не мог, поскольку в фирме была достаточно приличная доля ее акций. Вот она и держала руку на пульсе, то есть сама подыскивала ему секретарш.

Ее муженек прекрасно знал, что находится у жены под колпаком, но ничего не мог с собой поделать. Каждую новую секретаршу он окружал заботой, обхаживал ее и стремился уложить в постель. Это было непросто, поскольку жена была начеку и подбирала соответствующих кандидаток. Однако ничего не помогало – ее всеядному благоверному годились все без разбора. Толстые и болезненно худые, коротко стриженные мосластые девчонки с обгрызенными ногтями и дамы не первой молодости с хриплым голосом и неистребимым запахом табака.

Была одна невеста, которой роман с директором не помешал выйти замуж в назначенный срок, была добропорядочная мать троих детей. Как только становилось ясно, что начальник преуспел в своих амурных начинаниях, его жена тотчас секретаршу увольняла. И все начиналось по новой.

Когда директор увидел Тоню, он и глазом не моргнул – бывали у него всякие, а эта вроде на первый взгляд и ничего себе. Не красавица, конечно, но бывали и похуже. Но его жена была тетка не промах, она-то видела в свое время Тоню во всей красе.

Дело в том, что муж ее был мужчина громкоголосый и грубоватый. И в процессе работы часто повышал голос на подчиненных, а уж поорать на секретаршу было для него обычным делом. Так-то он был человек незлой, и никто не обращал на его крик особого внимания.

Иное дело Тоня. У нее, доведенной дядькой до белого каления, реакция на крик была однозначной – она впадала в ступор, глядя вбок невидящими глазами, и вид у нее в этот момент был невменяемый. Дядька, как уже говорилось, в словах не стеснялся и называл в такие минуты племянницу полудурком. И вот, как только начальник с утра пораньше заорал да бросил на пол не те бумаги, то и увидел свою секретаршу в ступоре.

Тоня ничего не могла с собой сделать. Она путала документы, роняла на пол ценные образцы, проливала кофе, не могла ответить по телефону. Она до сих пор не понимает, как директор не выгнал ее сразу. Наверно, не хотел идти с женой на открытую конфронтацию.

Он выбрал иной путь. Промучившись с Тоней некоторое время, он послал ее на курсы. А потом устроил помощником товароведа в свою же фирму. Тоня тихонечко сидела за компьютером и учитывала поступающие товары. Никто на нее не орал, так что дело шло если не быстро, то все же без проволочек. Еще через некоторое время дела на фирме пошли плохо, и директор уволил половину служащих. И Тоню тоже, но к тому времени она и сама нашла работу получше.

Так и пошло. Долго на одном месте она не могла удержаться – либо фирма разорялась, либо директор осуществлял ротацию кадров, либо атмосфера накалялась, и Тоня сама решала переменить работу.

С сотрудниками она не конфликтовала, но и душой коллектива никогда не была. Работала в небольших фирмах – менеджером, товароведом, даже кладовщицей на складе.

Понемногу приоделась, даже съездила отдохнуть на море. Пригласила сотрудница, у которой не было спутника. Тоне понравилось, но та коллега больше ее не приглашала, а потом вообще уволилась. Дома все как-то устаканилось. Дядька дежурил где-то сутки через трое, и в эти сутки Тоня бывала дома. Помогала тете Лине по хозяйству, просто так сидели они вместе, разговаривали. Тетка стала прихварывать, выглядела неважно, но никогда не жаловалась.

Прошло еще какое-то время, и Тоня познакомилась со своим будущим мужем. Точнее, он с ней познакомился. Она, растяпа, выронила кошелек, а он поднял. И подал ей, и помог упаковать покупки. Тетя Лина давно уже не ходила за продуктами, у нее от тяжелого начиналась одышка, дядька же, находясь три дня дома, требовал полноценного четырехразового питания, так что Тоне приходилось бегать по магазинам чуть ли не каждый день. В их старом районе магазинов было мало, а супермаркет далеко.

Тогда Тоня поблагодарила доброго человека и пошла своей дорогой. Но порвался пакет, и она остановилась, беспомощно взирая на раскатившиеся по асфальту апельсины и пачки творога. Дядька к старости проникся вдруг здоровым образом жизни и требовал полноценных витаминов. Хорошо хоть бутылка «Боржоми» не разбилась, что покупала Тоня для тети Лины.

И вот, снова нагнал ее тот самый мужчина, собрал раскатившиеся апельсины, закинул ее пакеты в свою тележку и предложил подвезти. Тоня сначала отказалась, но потом представила, как идет она, придерживая разорвавшийся пакет, к остановке, а маршрутки нет как нет, а когда придет, то набьются в нее такие же, как она, навьюченные продуктами люди, представила, как все будут пинать ее пакеты и обругают по-всякому. Представив все это, она согласилась.

Машина у него оказалась недорогая, та самая старенькая «Хонда», которую увезла с собой Тоня после развода. В автомобиле и познакомились. Звали его Викентием, но он сказал, что имя свое старообразное не очень любит, и друзья называют его Викой. Тогда в первый раз Тоня не слишком его разглядывала, больше беспокоилась, чтобы апельсины не раскатились. Ну, поблагодарила, конечно, да и хотела пойти домой, только он выпросил ее номер телефона. И свой дал, дескать, если соберетесь в супермаркет, то позвоните, вместе веселее.

Дома дядька разорался, что купила все не то, и Тоня про Вику совершенно забыла. До следующей субботы, когда он позвонил и предложил свои услуги. Тут уж она призадумалась, в зеркало на себя поглядела, макияж навела поярче.

В тот раз после покупок пригласил он ее тут же, в супермаркете, кофе выпить, там кафе довольно приличное располагалось. Посидели, поговорили, Тоня его как следует рассмотрела.

Мужчина, конечно, не первой молодости, на вид все сорок, стало быть, лет на пятнадцать ее старше. Да только ей выбирать не приходится, до того, как с Викой познакомилась, пару раз только парень на свидание пригласил. А после как-то на вечеринке переспала с одним, так потом он от Тони шарахнулся как от чумной, у него оказалась жена ревнивая, если что узнает – Тоне тоже не поздоровится.

Так что выбирать Тоне особо не из кого. А тут все-таки приличный человек. Хотя внешность, конечно, так себе. Был он среднего роста, не толстый, но и не худой, лицо бледноватое, кожа хоть и чистая, но какая-то блеклая, глаза серые, незаметные, волосы тонкие, редковатые, на висках – залысины.

Заурядный, в общем, человек, ничем не примечательный. Да только Тоне ли об этом говорить? Она сама ничем не примечательная личность, обыкновенная, ни умом, ни красотой не блещет, никакими талантами бог не наградил, ни рожи, в общем, ни кожи, как дядька говорит. Так что если нашелся мужчина, который обратил на нее внимание, то грех от такого отмахиваться.

Ну и стали они с Викой встречаться. В кино сходили, в театр, в музей даже. По городу погуляли, он рассказывал что-то про Монферрана да про Растрелли. Теперь-то Тоня знает, что никаких особенных знаний у него не было, все из школьного учебника, а тогда казался он ей необыкновенно умным. Серьезный человек, солидный, а что внешне не красавец писаный, так это и ни к чему, Тоня свое положение очень даже хорошо понимает, дядька с самого детства ей внушил.

А самое главное, что ее привлекло – говорил Вика всегда тихо, голоса никогда не повышал, улыбался редко, а смеха его громкого она никогда не слышала. И привыкла к нему потихоньку. А уж когда в ресторан он пригласил, а после домой позвал, Тоня пошла без раздумий.

Квартира у него оказалась двухкомнатная и очень чистенькая, нигде ничего не валяется, никакого ненужного хлама, что тоже произвело на Тоню приятное впечатление. В постели ничего такого особенного она не ощутила, но отнесла это за счет своей неопытности.

Они встречались месяца два, когда Вика предложил ей остаться. А если тебе неудобно, добавил он, то давай поженимся.

Дома тетя Лина приступила к Тоне с расспросами, видно заметила, что с племянницей что-то происходит. Тоня отмалчивалась, так как не уверена была, что тетя Лина дядьке не проболтается. А уж тот-то на Тониных косточках попляшет, все выскажет, такой уж у него характер.

Вика все настойчивей звал ее переехать, и как-то, когда Тоня заночевала у него и забежала домой утром перед работой, дядька устроил грандиозный скандал. Он орал так, что стекла дрожали, и соседка снизу стучала по трубе. Но дядьку это не остановило, он поминал Тонину мать, обзывал ее последними словами и утверждал, что Тоня пошла по той же дорожке.

Глядя на его распахнутый в крике рот, Тоня решилась. Она собрала чемодан и ушла, хлопнув дверью напоследок. Тетя Лина ее не останавливала, она стояла у двери бледная, держась за бок. Как теперь понимает Тоня со стыдом, тетке было очень плохо, уже тогда у нее начинались боли. Ну, с дядьки-то какой спрос, всегда последней скотиной был, а Тоня могла бы заметить. Теперь ей с этим всю жизнь жить.

А тогда началась ее семейная жизнь. В первое время Тоня ожила, представляя, что никогда больше не увидит дядькиной гнусной рожи и не услышит его криков, что они с Викой будут жить в этой тихой, чистой квартире, а потом у них родятся дети.

Не сейчас еще, но в будущем.

Они расписались в ЗАГСе, никого не позвав на регистрацию. Вика сказал, что у него никого нет, родители умерли, братьев-сестер не имеет. Еще он признался, что был раньше женат, но жена его умерла давно от тяжелой болезни. Он долго был один, а теперь встретил Тоню и надеется создать с ней крепкую семью. Она, дура, еще пожалела его тогда, по головке гладила. Ну, дура и есть, иногда ей кажется, что дядька был прав.

Близкой подруги у Тони не было, даже в свидетели позвать некого. А сотрудникам из фирмы, где тогда работала, не хотелось Вику показывать. И тогда уже смутно она понимала, что гордиться нечем.

В первое время вроде бы и ничего такого особенного у них не было. Вика в еде нетребовательный был, не пил, не курил, на работе не задерживался. Тоня в привычках своих скромная, вроде бы и денег им хватало. Чистоты только требовал и порядка, ну, так Тоня у дядьки хорошую школу прошла, тот вечно соринку найдет какую-нибудь и орет, хотя сам был неряха и грязнуля ужасный. Тем более что Вика никогда на нее не кричал, вообще голоса не повышал, уже за одно это Тоня к нему хорошо относилась.

Вот в постели только у них не ладилось. Ничего Тоня не чувствовала, хоть убей. То ли муж это понимал, то ли и правда, сексом не очень интересовался, только занимались они этим не чаще раза в неделю. Ну, Тоня думала, все-таки у него возраст, а ей-то хоть бы и совсем не надо. Ну и что с того, и так люди живут, зато у нее муж с квартирой, про дядьку можно забыть.

Прошло какое-то время, и как-то Тоня наливала мужу чай да и обожгла руку. Он дернулся неловко, кипяток и пролился на нее. Было очень больно, Вика всполошился, намазал руку какой-то мазью, забинтовал, пожалел, она даже растрогалась. А он вдруг в постель ее потянул, еще и девяти часов не было.

Тоня слабо сопротивлялась – дескать, больно мне, не до того сейчас, Вика и не слышит. Набросился на нее со страстью, никогда она таким его не видела. Ему-то хорошо, а ей плохо. Руку больную в процессе задевает, она прямо стонет, а он и не слышит.

В общем, закончился этот кошмар, заснул он, а утром про это они не говорили. Рука зажила, все стало по-прежнему, снова Вика к сексу охладел. А Тоня и рада, не нужно ей ничего. Еще время прошло, пришла Тоня как-то с работы пораньше, грипп у нее начинался. Температура подскочила, а от высокой температуры всегда у нее голова ужасно болит. Ну, еле до постели дотащилась да и легла. Не спит, а в забытьи находится. И чувствует вдруг, что кто-то на нее навалился. Оказалось – родной муж. Тоня хочет ему сказать, что плохо ей, голова сейчас лопнет от боли, а языком пошевелить не может. Опять он со страстью на нее набросился, а она об одном только думает – как бы все поскорее кончилось. А потом он голову ей повернул резко, и Тоня сознание потеряла. Пришла в себя – никого нет рядом, в соседней комнате телевизор работает, едой пахнет – ужинает он. Лампа над столом горит, все так тихо, чисто.

Прошла у нее болезнь, и снова все стало по-прежнему. Только Тоня задумываться начала. А тут тетя Лина позвонила – как живешь да как твоя семейная жизнь.

А Тоне и сказать нечего, тетка, видно, поняла что-то, забеспокоилась, приходи, мол, поговорим, вижу, что не все у тебя ладно. А Тоне стыдно стало, что ничего у нее не получается, она и ляпнула тете Лине: не тебе, мол, меня учить семейной жизни, такого брака, как у тебя, вообще никому не пожелаешь, даже врагу злейшему, уж я-то знаю во всех подробностях. И трубку повесила.

А на следующий день полезла Тоня в кладовку, там, на верхней полке, порошок у нее стиральный стоял и средства чистящие. И вдруг упала на нее здоровенная банка с краской, Вика потом сказал – от ремонта осталась. Хорошо хоть не по голове попала, а по ноге. Но боль была жуткая, Тоня испугалась, что кость раздробила и теперь на всю жизнь хромой останется. Нога на глазах опухла, повез ее Вика в травмпункт. Оказался ушиб очень сильный, больничный дали на две недели, потому что ходить Тоня с трудом могла.

Ну, вечером, как домой вернулись, Тоня уже представляла, что будет. И решила отпор дать Вике, когда на него страсть накатит. Да ничего не вышло. Тоня кричит, отбивается, а он будто не слышит. Смотрит на нее, а глаза прямо белые какие-то.

Тоня испугалась – чужой человек совсем. Ну, сомлела от страха да от боли. Наутро он встал как ни в чем не бывало, чаю даже ей в постель принес. Так еще раза три потом повторилось, пока нога не прошла. А Тоня, сидя дома, стала думать, откуда та банка с краской взялась, что ей на ногу свалилась. Не было ее раньше на полке, не место ей там, Тоня точно помнит. Сопоставила еще кое-какие вещи и поняла, что муж ее – патологический садист. Возбуждается он только тогда, когда ей больно. А так она ему неинтересна совсем.

Что делать? Кому жаловаться? Да ее на смех поднимут, никто не поверит. Уходить обратно к себе, чтобы снова дядька на нее орал? Никак невозможно.

Решила Тоня осторожной быть, так-то в открытую Вика сделать ей ничего не сможет, побоится. А пока на больничном сидела, познакомилась с соседкой, что в квартире напротив жила. Вика, когда она к нему переехала, с соседями велел не болтать попусту, ничего про себя не рассказывать. А тут столкнулись на лестнице, та женщина пожилая спросила, что с ногой, к себе пригласила чаю попить. Тоня и пошла, чтобы от грустных мыслей отвлечься. И узнала много интересного.

Оказывается, Вика в эту квартиру въехал по обмену всего за полгода до того, как с Тоней познакомился. А в этой квартире жила соседкина подруга, одинокая и немолодая, она в тот дом поменялась, потому что у нее родственники там живут. И соседка с той своей подругой поддерживала связь, часто по телефону разговаривала. Подруга была женщиной общительной и мигом подружилась на новой квартире со всеми соседями. И соседи ей рассказали, что Вика жил в той квартире с женой, которая болела, а потом куда-то делась, а Вика переехал.

– Умерла… – сказала Тоня.

– Да нет, – покачала головой соседка, – она упала, спину повредила, так что ходить совсем не могла, в инвалидном кресле ездила. А потом они развелись.

Тоня тогда поскорее распрощалась и ушла.

Не дело это – обсуждать собственного мужа с малознакомой соседкой. Но какой-то червячок точил душу – а что, если это правда? Ей он сказал, что первая жена болела и умерла давно, а по словам соседки получается, что она вовсе не умерла и женат на ней Вика был недавно. Тоня нашла в ящике комода его паспорт, там вообще не было никаких отметок – ни о разводе, ни о женитьбе. У нее хватило сообразительности посмотреть на дату. Паспорт был выдан за год до нынешнего числа. Все ясно: заявил в полиции, что потерял или украли документы, заплатил штраф, ему и выдали новый паспорт. Чистый, без отметок.

Ну и что такого, тут же возразила себе Тоня, ну не хотел человек вспоминать о неудачной женитьбе, вот и сказал, что жена умерла. Так-то оно так, но учитывая все происходящее с ней сейчас…

Она осторожно пошевелила ногой. Боль почти прошла, через два дня на работу.

Пару месяцев она продержалась, чувствуя себя как индейский охотник в прерии. Она следила за всем, несколько раз уворачивалась от горячего утюга, едва не наступила на разбитую бутылку, умудрилась в самый последний момент вытащить пальцы из дверной щели. Вика, казалось, ничего не замечал. А после того как Тоня просидела дома с больной ногой, он даже сделал ей подарок – свою старую «Хонду». Себе купил новую машину, а ей, сказал, и этой пока хватит, пусть учится. И Тоня пошла на курсы. Она стала реже бывать дома и немного ослабила бдительность, что было ее ошибкой.

Однажды утром спросонья она наступила на кухне в лужу разлитого масла и с размаху плюхнулась на кафельный пол. В первый момент она не могла встать и подумала, что с ней все кончено. На шум явился Вика, подхватил ее на руки и понес в спальню. Тоня кричала, что он все это сделал нарочно, перед отходом ко сну она все проверила и пол был чистый, он ее не слушал.

Боли она почти не чувствовала, только шок, это было хуже всего. Боль пришла позже, она даже обрадовалась, значит, позвоночник цел. Когда на следующий день хирург увидел ее поясницу, он чуть со стула не упал. Синяк был величиной с половину арбуза.

– Повезло тебе, могла с того пола вообще не встать, – сказал он.

«Надолго ли?» – с тоской подумала Тоня.

Потом, когда синяк рассосался, позвонил дядька – умерла тетя Лина. Потом началось безобразие с квартирой. Вика ни на чем не настаивал, как теперь понимает Тоня, ему не нужна была ее жилплощадь, ему нужно было, чтобы она оставалась с ним.

После того как Тоня сильно порезала руку ножом (кажется, тут Вика был ни при чем, но просто воспользовался ситуацией), она решила, что с нее хватит. Рассчитывала, идиотка, на ту половину квартиры, что после смерти тети Лины полагалась ей по закону. В крайнем случае можно ее разменять. Как всегда, просчиталась, но об этом после. А тогда встретила она снова ту болтливую соседку и попросила ее раздобыть телефон бывшей Викиной жены. Потому что очень Тоне не понравились слова хирурга – чудом, мол, не расшиблась до инвалидного состояния. А та вроде как раз расшиблась.

После того как Тоня едва уберегла глаза от едкой струи жидкости для мытья окон, когда Вика якобы случайно нажал на кнопку, соседка отдала ей бумажку с номером телефона.

Бывшую жену звали Лизой. Тоня решила не звонить ей из квартиры и по мобильному тоже, а поговорила с работы. Надо сказать, та быстро уразумела ситуацию и велела Тоне приехать к ней, сама она из дому не выходит.

Дверь открыла женщина постарше, по виду крепкая, с крупными руками и ногами. Молча кивнув, она провела Тоню в комнату. Там в инвалидном кресле сидела худая и болезненно бледная женщина без возраста. Возможно, и довольно молодая, но в глазах ее не было жизни. Ни радости, ни надежды, ни тепла, никакого проблеска в общем.

– Ну, что скажешь? – спросила она.

Тоня плюхнулась на диван и затихла. Лиза внимательно ее осмотрела и вздохнула.

– Все вижу – и шрамы, и ожоги, и что хромаешь ты. Слушай, он же псих законченный! Маньяк и садист! Думаешь, ты у него одна такая? Или вот еще я? Я точно знаю, что до меня у него уже была жена, она из окна выбросилась.

– Как? – ахнула Тоня.

– Молча, – хмыкнула Лиза, – попала в нервное отделение, он довел, там и выбросилась. Потому ему ничего и не было, врачи вроде недоглядели. Он квартиру поменял, паспорт новый получил да на мне женился. А у меня тогда мама умерла, отец давно нас бросил, я от одиночества за него и пошла. Думаю, человек вроде приличный, все не одна буду, ну, ты сама знаешь… Меня мать в строгости воспитывала, я так в девках до тридцати лет оставалась. Не сразу разобралась, что к чему. А потом он как в полную-то силу вошел, я сунулась – куда деваться? Квартиру эту на год сдала, не на улицу же идти. Думаю, может, продержусь сколько-то, пока жильцы не съедут. Не успела.

Лиза закашлялась и знаками показала Тоне, чтобы подала стакан с водой, что стоял на столе, потом спросила:

– Он тебе занавески поменять не предлагал?

– Нет… Мне и эти нравятся…

– Тогда слушай: беги от него, пока можешь это сделать на своих ногах. Потому что если ты инвалидом сделаешься, тут уж он себе волю даст, начнет над тобой измываться. Я ведь отчего такой стала – вешала занавески, с табуретки упала. И точно я знаю, что он ножки у табуретки подпилил. Да только не доказать ничего, он ее сразу выбросил. Думала, что так и помру там в мучениях, хорошо сестра двоюродная из Твери приехала. Она от своего алкоголика ушла, теперь вот за мной ухаживает. Так что беги ты от этого садиста, пока можешь. А я ему все равно отомщу, хоть всю жизнь думать буду, но придумаю как.

Дома Тоня застала оживленного мужа. В углу были свалены рулоны обоев и банки с краской.

– Тебе получше, так что будем ремонт делать, – заявил Вика, – заживем потом в чистой квартире, как в раю!

На следующий день Антонина собрала вещи и сбежала тайком, твердо зная одно: что бы ни случилось, она в эту квартиру больше никогда не вернется.

Она долго сидела на кухне, допивая остывший чай.

Шоколадка отдавала по вкусу оконной замазкой, а сахар пахнул почему-то бензином. Вот чай был хорош, очевидно, еще из хозяйских запасов. Рика она выпустила во двор, чтобы побегал. День сегодня был теплый, Рик согласился размять лапы, он держался все увереннее, еще немного, и полностью вернет себе форму.

Тоня так и не надумала ничего путного. По всему выходило, что деваться ей некуда, и нужно оставаться здесь, несмотря на то, что в доме опасно. Будут теперь шляться все кому не лень – и эти из секретной конторы, и бандиты, и соседи. Но не может же она бросить Рика на произвол судьбы.

Антонина легла в постель, но никак не могла заснуть. Стоило ей закрыть глаза, как перед ее внутренним взором появлялось лицо мертвого незнакомца, которого она нашла утром в прихожей, его пустые темные глаза, тронутые сединой волосы. Она взглянула на темное окно – и ей померещилось по другую сторону стекла то же самое мертвое лицо с черными провалами глаз.

Сейчас забылись почему-то все последующие события этого длинного дня, а вспоминался только ужас, когда увидела она в прихожей возле двери мертвое тело. Несомненно, труп был, она видела его наяву. Но куда же он делся? А вдруг он все еще здесь?

Антонина вскочила с постели, метнулась к окну – и поняла, что за ним нет ничего, кроме раскачивающейся под ветром ветки рябины.

Она плотно задернула занавеску и снова легла в постель.

Тут же она услышала какой-то стук, доносящийся со второго этажа. Антонина подумала, что забыла закрыть одно из окон. Она снова выбралась из теплой постели, накинула халат и вышла из спальни.

Как хорошо, что она взяла на ночь в дом Рика! Она хотела его оставить, но пес с негодованием отказался – он ведь охранная собака, а не украшение дивана.

«А чего ж тогда позволил себе вколоть эту гадость? – попеняла его Антонина. – Вообще мог не очнуться!»

Тут же осеклась, потому что Рик посмотрел на нее с огромной обидой – и так, мол, мне стыдно, а ты еще по самому больному бьешь… Антонина хотела поговорить с ним ласково, но обиженный Рик уже ушел в дальний угол двора. Пришлось долго его уговаривать и даже просить прощения, только тогда он согласился провести ночь в доме, но не шагнул дальше прихожей.

Темный дом встретил ее враждебной, настороженной тишиной. В коридоре и по углам затаились мрачные тени. Зябко поведя плечами, Антонина пошла вперед.

В прихожей лежал Рик. При ее появлении он поднял голову, чутко повел ушами. Пес был спокоен, и его спокойствие невольно передалось и Антонине.

Она поднялась по лестнице, которая негромко скрипела под ее ногами. Раньше этот скрип казался ей уютным, но сейчас он тоже показался враждебным и пугающим.

Поднявшись на второй этаж, она включила свет и снова настороженно прислушалась.

Какое-то время было тихо, но потом снова раздался отчетливый, громкий стук.

Антонина одну за другой обошла все комнаты, всюду проверила окна.

Они все были плотно закрыты.

Выйдя из последней необитаемой комнаты для гостей, она еще раз огляделась и тут же увидела еще одну дверь. Эта дверь вела в помещение под скосом крыши, должно быть, что-то вроде чулана или кладовки. Она, единственная из всех дверей второго этажа, была заперта, и ни один из ключей на связке к ней не подходил.

Судя по всему, именно из этого чулана и доносился напугавший Антонину стук.

Она снова достала из кармана ключи, машинально перебрала их, негромко позвякивая.

Тут ей попался на глаза тот маленький ключик с фигурной бородкой, медный или латунный, который появился на связке после истории с мертвым незнакомцем.

Повинуясь внезапному побуждению, Антонина вставила этот ключ в замочную скважину…

Ключ легко вошел.

Со странным, беспричинным волнением она повернула его по часовой стрелке.

Ключ с мягким скрипом повернулся. Замок негромко щелкнул, и дверь открылась.

Антонина заглянула в темный проем.

Из-за двери пахло сухой слежавшейся пылью и еще чем-то трудноуловимым. Какое-то время она колебалась – если хозяева закрыли эту дверь и не дали ей ключ от нее, значит, они не хотели, чтобы она сюда входила. С другой стороны, она же не взломала эту дверь, она открыла ее ключом…

Из темноты снова донесся стук, и это положило конец ее колебаниям. Антонина шагнула вперед.

Она оказалась в небольшой темной комнате со скошенным потолком, в комнате, заваленной всевозможным хламом. Из темноты выступали какие-то коробки, ящики, старые чемоданы. В дальнем конце помещения виднелось неплотно открытое окно – наверняка это оно стучало, то захлопываясь, то открываясь под порывами ветра. Надо закрыть окно, чтобы прекратился этот действующий на нервы стук!

Под потолком мелькнула какая-то тень – должно быть, подумала Антонина, листок бумаги, подхваченный сквозняком.

Она шагнула к окну, протискиваясь между коробками.

Вдруг дверь у нее за спиной с грохотом захлопнулась.

Антонина осталась в полной темноте.

Девушка вскрикнула и замерла на месте. Хотя в чулане было холодно, на лбу от страха выступила испарина. От страха она вообразила, что кто-то запер ее в этом чулане – хотя наверняка этому было простое и реальное объяснение. Скорее всего, дверь захлопнул тот же сквозняк, из-за которого и стучало окно.

Тут, как будто мало было этого страха, этой темноты, этой неизвестности, что-то живое метнулось мимо девушки, задев лицо.

Антонина закричала от ужаса, замахала руками, отбиваясь от того, что пряталось в темноте…

При этом она, должно быть, случайно задела выключатель, и под потолком чулана загорелась лампочка.

Обычная лампочка слабого накаливания, голая, без абажура или плафона – но Антонина так обрадовалась ей, как будто ее желтый неяркий свет вернул девушку к жизни.

Только что ее окружала глухая враждебная тьма, в которой прятались сотни неизвестных опасностей – а теперь она оказалась в самом обыкновенном чулане, заваленном всевозможным хламом… Да, но что пролетело только что мимо нее в темноте?

Антонина завертела головой – и вдруг увидела под потолком забившуюся в угол птицу. Птица сидела на балке, испуганно нахохлившись, и смотрела сверху на девушку. Видимо, случайно залетела в окно и теперь не может найти выход.

Антонина совсем некстати вспомнила, что птица, залетевшая в окно – недобрая примета, она предвещает чью-то смерть. Так тетя Лина говорила, она в конце жизни в приметы стала верить. Не в такую ерунду, конечно, чтобы встать не с той ноги или во сне покойника увидеть к перемене погоды. Но вот про птицу почему-то тетка верила.

Хотя можно считать, что одну смерть эта примета уже принесла – смерть того незнакомца, которого Антонина нашла утром в прихожей. Только вот имеют ли приметы обратную силу…

Тут окно снова громко хлопнуло, прервав течение мыслей, птица испуганно сорвалась со своего места, перелетела пониже.

Антонина замахала на нее руками, и несчастное создание, испуганно заметавшись по комнате, наконец подлетело к окну, забилось в стекло. Девушка быстро открыла окно, и птица вылетела на улицу. После этого Антонина снова закрыла окно, плотно задвинула шпингалет и перевела дыхание.

Теперь она внимательно оглядела чулан.

Чулан как чулан.

Как она увидела несколько минут назад, при слабом свете, проникавшем сюда из коридора, здесь были свалены ненужные, отслужившие свое вещи – старые чемоданы, картонные коробки, сломанный велосипед…

Антонина удивилась, подумав, откуда могло взяться столько бесполезного хлама в этом новом, аккуратном загородном доме. Разве что привезли какое-то старье из прежнего жилья… Но зачем тащить с собой весь этот хлам? Впрочем, Антонина хозяев не знала, возможно, у них были свои резоны.

Но для чего хозяевам понадобилось запирать этот чулан, если в нем нет ничего ценного?

Или все же есть?

Антонина еще раз внимательно оглядела чулан.

Сломанный велосипед и еще один – детский, трехколесный. Такой же был в детстве у самой Антонины.

Старый чемодан с оторванной ручкой, допотопный кожаный саквояж, несколько картонных коробок.

В глубине, у самой стены, стояла старинная швейная машинка фирмы «Зингер» с красивой чугунной станиной. Сама машинка убрана внутрь, а на деревянном столике Антонина увидела красивую шкатулку черного дерева с инкрустацией.

Эта шкатулка словно магнит притянула к себе ее взгляд.

Антонина протиснулась между завалами хлама к швейной машинке, осторожно взяла шкатулку в руки.

Шкатулка была тяжелая, и девушке показалось, что она теплая.

Впрочем, наверное, это ей действительно показалось.

Антонина попыталась открыть шкатулку – но из этого ничего не вышло: дело было не в том, что шкатулка заперта – у нее вроде бы вовсе не было крышки, не было и замочной скважины, она представляла собой единое целое.

Девушка еще раз внимательно оглядела свою находку.

По гладкой поверхности черного дерева бежал сложный узор инкрустации. Этот узор, в неярком свете лампы отливающий то золотом, то серебром, напоминал морские волны, набегающие на берег и стремительно убегающие назад, в бесконечное пространство моря.

Антонина поворачивала шкатулку к свету то одной стороной, то другой – и от изменения освещения узор оживал, приходил в движение, словно его и правда покрывали морские волны.

Может быть, это вовсе и не шкатулка, а резной декоративный куб из черного дерева?

Антонина встряхнула свою находку – и почувствовала, как внутри что-то тяжело перекатилось, стукнувшись о деревянную стенку.

Значит, это все же шкатулка, только необычная. Больше того, внутри ее что-то спрятано.

Ну, да, она слышала от кого-то, что бывают шкатулки с секретом, которые можно открыть только каким-то особым способом.

Приходил как-то к ним в колледж один старичок. Учительница истории уезжала с мужем на полгода в Финляндию, он в строительной фирме работал, какой-то там был у них с финнами совместный проект. Место она терять не хотела, вот и привела соседа по даче.

Звали его Павел Арнольдович. Какой-то он был не то профессор, не то просто научный сотрудник. Здорово старый, но на уроках у него стояла полная тишина, до того интересно рассказывал разные истории. Как будто все исторические личности были его давними близкими приятелями.

Как-то этот старый преподаватель задержался в деканате, Тоня его чаем поила, он и рассказал ей про старинные шкатулки с секретом. Делали их мастера в Германии и во Франции, особенно славился такими шкатулками древний Нюрнберг.

Занятный был старик, только директриса была им недовольна – не по программе историю читал. Ну, та училка вернулась через полгода, и больше старика этого в колледже они не видели.

Тоня так и этак повертела шкатулку, поднесла к свету, но ничего не нашла – не знала, как к ней подступиться. Ну да, тот старик говорил, что если не знать секрета, такую шкатулку очень трудно открыть…

Внизу недоуменно рыкнул Рик – куда, мол, пропала, что ты там ходишь, шумишь, мебель двигаешь… Видимо, ему тоже передалось ее беспокойство.

– Иду уже! – вздохнула Тоня.

Она хотела поставить шкатулку на прежнее место, но с изумлением поняла, что не может этого сделать. В голове зашумело, в ушах слышался даже не звон, а равномерный тяжелый стук, как будто где-то рядом заколачивали сваи. Какая-то сила заставила ее прижать шкатулку к груди. Стало легче.

Тоня постояла так немного, стараясь унять бьющее сердце. Дыхание выровнялось, исчез шум в ушах. Она повернулась, чтобы положить шкатулку на швейную машинку, и тут же ей показалось, что золотые драконы, которыми была расписана чугунная станина, раскрыли пасти и замахали крыльями.

Что это с ней? Тоня пошатнулась и едва не выронила шкатулку. Наверное, это от духоты. Нужно спуститься вниз, окно раскрыть, воды выпить, а то от этой пыли задохнуться можно. Это же надо, сколько хлама люди тут хранят!

Прижимая шкатулку к груди, Тоня спустилась вниз. Рик посмотрел на нее вопросительно – что ты там делала так долго?

– Смотри! – Она показала ему шкатулку.

Пес подошел и осторожно обнюхал незнакомую вещь. Потом сморщил нос и чихнул – видно, от пыли.

– Что ты об этом думаешь? – спросила Тоня и едва не поперхнулась, представив себя со стороны.

Вроде бы нормальная женщина сидит на полу и разговаривает с собакой. А что делать, если никого больше рядом нет? Если больше не с кем поделиться своими мыслями?

Рик потрогал шкатулку лапой и посмотрел недоуменно – что тут интересного, ни съесть, ни поиграть.

– Ладно, будем спать! – сказала Тоня, поставив шкатулку на стул возле своей кровати.

«Давно бы так!» – тихонько рыкнул Рик.

– Проснитесь, синьор, проснитесь!

Кристофоро открыл глаза, приподнялся в постели. Возле кровати стояла служанка Симона со свечой в руке, на ее заспанном лице застыло выражение недовольства.

– Чего тебе, Симона? – проговорил Кристофоро, протирая глаза. – Который час? Что случилось?

– Вас спрашивает слуга синьора Кастельнуово. – Симона поджала губы, недвусмысленно показывая, что не слишком уважает и самого этого господина, и его слуг.

– Не знаешь, что ему нужно?

– Откуда же мне знать? А только порядочный человек не станет ломиться в приличный дом посреди ночи!

Кристофоро вздохнул и начал одеваться.

Господин Паоло Кастельнуово уже второй месяц болел, и если он ночью прислал своего слугу – значит, дело плохо.

Слуга господина Паоло ждал его в прихожей. Это был рослый и туповатый деревенский парень с бельмом на левом глазу. Он сидел на резном сундуке-кассоне и при виде Кристофоро тут же вскочил, затопотал большими ногами, забормотал, прижимая руки к груди:

– Идемте скорее, добрый синьор, как бы не опоздать! Мой господин совсем плох! Видать, смерть за ним пришла!

– Но я не врач и не священник, – удивленно перебил его Кристофоро. – Чем я могу ему помочь?

– Уж я не знаю, добрый синьор, только мой господин послал за вами. Видать, хочет сказать вам что-то важное…

– Ну, коли так… – Кристофоро накинул плащ, прицепил к поясу короткий меч – ночью на улицах Генуи было неспокойно.

Они вышли на улицу. Слуга Кастельнуово поднял над головой горящий факел, но светлее от этого не стало. Они шли по мощенной камнем улице, возле церкви Святого Духа свернули в узкий переулок. Дорогу им перебежала черная кошка, слуга испуганно закрестился, забормотал молитву, но все же пошел дальше. Из темной подворотни высунулась подозрительная фигура, но тут же скрылась, увидев дюжего слугу. Откуда-то издалека донеслась перекличка ночной стражи.

Наконец они подошли к дому синьора Паоло.

В окнах этого дома горел свет, доносились тревожные голоса.

Слуга постучал в дверь.

– Это я, Петруччо! – ответил он на невнятный вопрос. – Я привел синьора Коломбо!

Дверь открылась, их встретила простоволосая заплаканная служанка, схватила Кристофоро за руку и повела за собой, приговаривая:

– Скорее, добрый синьор! Скорее! Мой господин очень плох, он непременно хочет увидеть вас перед смертью! Я хотела уже позвать священника, брата Бартоломео, но он сперва, уж не знаю почему, пожелал увидеть именно вас!

С этими словами она втолкнула Кристофоро в спальню хозяина, сама застыла в дверях со скорбным лицом, сложив руки на груди.

Спальня синьора Кастельнуово была жарко натоплена, в камине пылала целая груда дров. На столе возле постели горели три свечи в серебряном канделябре. Сам хозяин дома высоко лежал на подушках, лицо его было бледно, седые волосы слиплись от пота, глаза горели тусклым лихорадочным блеском.

– Здравствуйте, дорогой друг! – проговорил Кристофоро, остановившись в изножье кровати. – Вы хотели меня видеть?

Синьор Кастельнуово разлепил губы и проговорил слабым, едва слышным голосом:

– Я умираю, Кристофоро, я умираю.

– Никто этого не знает, – возразил ему молодой гость. – Никто, кроме Творца, не знает дня и часа нашей смерти. Вы еще поправитесь, дорогой друг, и мы с вами еще выпьем веселого кьянти…

– Пустое. – Больной поморщился. – Я точно знаю, что час моей смерти пришел. Это вернулась болезнь, которую я подцепил в Гвинее. Она иногда отступает, но потом снова возвращается, и тогда уж не дает своей жертве пощады. Я точно знаю, что не доживу до сегодняшнего утра, не увижу рассвет.

– Так, может, позвать лекаря Соломона? – предложил Кристофоро. – Он опытен, знает всякие травы и припарки…

– Пустое! – повторил больной. – Откуда ему знать об этой гвинейской лихорадке? Лучше послушай меня, Кристофоро! Я хочу рассказать тебе нечто очень важное и передать тебе одну вещь…

– Слушаю вас, дорогой друг, слушаю вас со всем моим вниманием!

Синьор Паоло Кастельнуово в свое время немало постранствовал. Он жил в Португалии во времена достославного принца Энрике Мореплавателя и на португальских кораблях плавал к берегам Африки и на Канарские острова. В этих путешествиях синьор Кастельнуово заработал немалые деньги, торгуя с местными жителями. Впрочем, все эти деньги он потратил на новые путешествия и к старости почти ни с чем вернулся в родную Геную. Кристофоро не раз в волнении слушал его рассказы о дальних странах, о населяющих их удивительных народах и о сказочных богатствах заморских земель. Поэтому сейчас он и впрямь с волнением ждал, что расскажет ему старый путешественник.

Тот, однако, не спешил начинать свой рассказ.

Сперва он нашел глазами свою служанку и едва слышно прошелестел губами:

– Бьянка, открой кассоне, что стоит возле двери.

– Что это вам в нем понадобилось? – осведомилась своевольная служанка. – Вам о душе пора подумать… Позвольте мне послать за священником!

– Делай, что я велю! – приказал хозяин, сурово сдвинув брови.

Служанка еще что-то невнятно пробормотала, но открыла резной сундук.

– Видишь там черную шкатулку? Принеси ее сюда и поставь на стол возле моей постели!

Служанка подчинилась. Она поставила на стол шкатулку черного дерева, украшенную богатой инкрустацией.

– А теперь оставь нас, Бьянка! – приказал господин Кастельнуово, повернувшись к служанке. – Выйди из комнаты и не вздумай подслушивать!

– Больно надо! – фыркнула служанка, неторопливо выплывая из опочивальни. – Никогда за мной такого не водилось, чтобы подслушивать да подсматривать!

– Знаю я тебя! – проговорил ей вслед хозяин и обратился к Кристофоро: – Возьми в руки эту шкатулку!

Кристофоро подчинился, взял шкатулку двумя руками.

Ему показалось, что от нее исходит живое тепло, как от человеческой руки. Он внимательно осмотрел шкатулку – и усомнился в том, шкатулка ли это: у нее не было ни крышки, которую можно открыть, ни замочной скважины, в которую можно вставить ключ.

– Эта шкатулка с секретом, – тихо проговорил синьор Кастельнуово. – Ее нельзя открыть, если не знаешь этого секрета. Но я расскажу его тебе…

– А что в ней хранится?

– В ней хранится самое большое сокровище, какое только можно себе представить!

Кристофоро с сомнением взглянул на шкатулку, затем перевел взгляд на больного друга.

Уж не бредит ли он?

Если в этой шкатулке заключено столь ценное сокровище – почему же синьор Паоло держит ее в простом сундуке? И почему он живет в скромном доме, а не в роскошном палаццо?

– Это не золото и не драгоценные камни, – продолжал между тем умирающий. – Это нечто гораздо большее: ключ к исполнению желаний. То, что хранится в этой шкатулке, может привести тебя к тому, что для тебя важнее всего.

«Точно, он бредит! – подумал Кристофоро. – Служанка права, нужно бы и впрямь вызвать священника, чтобы тот соборовал синьора Паоло перед смертью!»

Больной между тем продолжал:

– Помнишь ли ты, как мы говорили с тобой о морском пути в Индию?

– Еще бы не помнить!

– Путь этот долог, он сопряжен со многими опасностями…

– Но зато Индия полна несметных сокровищ, и тот государь, который владеет Индией – владеет всем миром!

– Это правда. – Больной опустил веки. – Но помнишь ли ты, как мы говорили о том, что должен существовать еще и короткий путь в Индию? Что туда можно доплыть, двигаясь не на восток, а на запад?

– Еще бы!

Кристофоро прекрасно помнил, как они говорили об этом. Несколько лет назад они прочли письмо астронома и географа Паоло Тосканелли, в котором тот излагал эту идею. И правда, если земля круглая, как давно уже доказали астрономические исследования, то в любую ее точку можно попасть двумя путями.

Правда, новый, западный, путь в Индию может быть сложен и полон всевозможных опасностей, поэтому крайне трудно уговорить богатого судовладельца или кого-то из христианских государей рискнуть несколькими кораблями ради такой рискованной затеи.

– Я хорошо помню это, – проговорил Кристофоро. – Только при чем здесь ваша шкатулка?

– Скоро ты это узнаешь… – прошелестел слабый голос синьора Кастельнуово. – Но сначала я хочу рассказать тебе, как она попала ко мне в руки…

Десять лет назад я плыл на португальской каравелле вдоль западного берега Африки. Вдруг мы увидели на горизонте мавританский корабль. Наш капитан, дон Барталемеу Солер, посчитал этот корабль пиратским и бросился его преследовать. Наша каравелла была лучше оснащена и куда быстроходнее, так что к полудню мы догнали мавров. Сперва мы дали по кораблю залп, а потом пошли на абордаж…

Голос синьора Кастельнуово стал еще тише, но Кристофоро отчетливо слышал каждое слово. Постепенно он словно перенесся в тот жаркий день возле берегов Африки, словно сам оказался на борту португальской каравеллы.

Мавры сопротивлялись отчаянно, но португальцев было вдвое больше, и они были лучше вооружены, так что через час схватка была закончена. Палуба мавританского корабля была усеяна трупами, несколько пленных, связанных по рукам и ногам, перевели на португальскую каравеллу.

Обшарив трюм захваченного корабля, португальцы нашли немало золота, серебра и несколько мешков пряностей. Однако капитан подозревал, что это еще не все: мавры где-то прячут самое ценное.

Пленных стали пытать, чтобы найти спрятанное. Синьор Кастельнуово, хорошо знавший язык мавров, выступал в качестве переводчика. Однако мавры держались твердо и повторяли, что на корабле больше ничего нет. Тогда их одного за другим сбросили в воду.

В последний момент старик купец, захваченный вместе с командой, взмолился о пощаде. Он сказал, что и впрямь спрятал нечто ценное на корабле, и привел португальцев к тайнику. Под обшивкой в его каюте была спрятана шкатулка черного дерева.

Шкатулка была с секретом – у нее не было крышки, но старый мавр нажал на несколько особых планок, повернул стенку – и шкатулка открылась.

Португальцы были разочарованы: в шкатулке не было ни драгоценных камней, ни золотых украшений. В ней был всего лишь компас – старинный, сделанный из необычного сплава.

– Это не простой компас! – говорил старый мавр, выпучив глаза от страха. – Он указывает направление не на север, а на то место, которого ты желаешь достичь больше всего на свете!

– Что говорит этот старик? – спросил португальский капитан у переводчика.

– Он говорит, что этот компас испорчен и больше не показывает на север, – солгал синьор Кастельнуово. – И он просит, чтобы его окрестили, прежде чем предать смерти.

– Нет проблем, – усмехнулся португалец. – Пусть умрет крещеным. А компас этот и правда неисправен – его стрелка показывает куда угодно, только не на север!

– Позвольте, дон Бартолемеу, я возьму его себе, – попросил Кастельнуово. – У меня будет память об этом славном дне.

– Бери, ты неплохо сражался. Тем более от этого компаса все равно нет никакого прока!

Старого мавра окрестили (при этом он верещал как свинья перед закланием) и сбросили в воду, как и остальных его соплеменников.

А синьор Паоло Кастельнуово стал обладателем удивительного компаса.

– Удалось ли вам проверить его чудесные свойства? – недоверчиво спросил Кристофоро, когда больной закончил свой рассказ.

– Да, удалось! – отвечал тот. – Вскоре после того случая с маврами мы попали в шторм, который повредил оснастку нашей каравеллы и пригнал нас к берегам, где обитали мавры. Иноверцы преследовали нашу каравеллу и на этот раз догнали ее. Корабль взяли в плен и привели в порт, весь экипаж продали в рабство.

Я сказал, что хорошо разбираюсь в картографии и мореплавании, и меня купил владелец нескольких кораблей. Шкатулку с компасом мне удалось сохранить, поскольку я сказал, что это мой профессиональный инструмент, без которого я как без рук.

Вскоре мой новый хозяин отправился в плавание.

Он плыл вдоль берегов Африки в поисках знаменитого Золотого Города. Мавры слышали, что там, во владениях какого-то негритянского царька, золото стоит не дороже простого песка.

У моего хозяина были старинные карты, на которых был отмечен Золотой Город, и он хотел, чтобы я прочитал эти карты и привел его к тому богатому месту. В случае если мне это удастся, мавр обещал отпустить меня на свободу.

Я долго разбирался в старых мавританских картах, но никак не мог проложить по ним курс. Тогда я попытал счастья и повел корабль по направлению, которое указывал компас старого мавра.

Стрелка компаса четко указывала направление.

Мы плыли по новому курсу несколько дней и наконец подошли к заливу, который далеко вдавался в африканский берег.

Стрелка компаса указывала прямо в этот залив – я направил в него корабль, несмотря на то, что глубины залива едва хватало для маневра.

Мой хозяин волновался, но моя уверенность вселила в него надежду, и мы поплыли в глубину залива.

Залив был извилистым, мы то и дело меняли направление и наконец на второй день увидели впереди стены города.

– Это он, это Золотой Город! – повторял мавр, расхаживая на носу корабля. – Я богат, богат как халиф!

Я сказал ему, что ближе подходить опасно, залив слишком мелок – но он и слушать меня не захотел. Близкое богатство застилало ему глаза, и он повторял только одно: «Вперед! Вперед!»

Наконец наш корабль сел на мель в трех фарлангах от берега.

Мавр опомнился и приказал своим матросам спускать шлюпки.

– Постойте, господин! – сказал я ему, глядя на стены города. – Здесь что-то не так. Я не вижу людей на стенах, не вижу кораблей в гавани.

Мавр, однако, не слушал меня.

Он вместе со своими людьми сел в шлюпки и поплыл к берегу. Я тоже был в одной из шлюпок.

Мы подплыли к стенам города – и тут страшная правда открылась перед нами. Компас не подвел, мы и впрямь нашли Золотой Город – но он был много лет назад разграблен и разрушен дикарями, и в нем не было ни души. Мавр как безумный ходил по опустевшим улицам, надеясь найти там золото.

В конце концов мне удалось уговорить его вернуться на корабль. Тем временем начался отлив, и наш корабль, который и до того сидел на мели, оказался на голых камнях. Днище его было повреждено, он завалился на бок и пришел в полную негодность.

Нам нужно было думать уже не о золоте, а о своем собственном спасении.

Мавры сняли со своего корабля все, что могли унести, в первую очередь оружие и припасы, и мы отправились в пеший поход, чтобы добраться до населенных мест. Хозяин корабля приказал мне определить направление. У меня не было карты тех берегов, и прежде нас никто там не бывал, но я воспользовался своим компасом и повел отряд на северо-восток.

Мы долго шли через джунгли, пробивая себе дорогу саблями и топорами. На нас нападали дикие звери и еще более опасные дикие люди, нас мучил голод и страшные болезни, мы потеряли половину своего экипажа, но стрелка компаса показывала прежнее направление.

Через неделю мавр сказал, что больше не верит мне и моему компасу, что он с оставшимися людьми вернется к Золотому Городу и будет ждать там, пока его не спасет какой-нибудь корабль.

– Вы не дождетесь помощи, добрый господин, – возразил я. – Поверьте мне, еще немного – и мы придем в населенные места!

– Еще немного – и мы все умрем! – ответил мне мавр.

– Позвольте мне только подняться на этот холм! – проговорил я, указывая на заросшую лесом возвышенность.

– Так и быть…

С того холма я увидел стоянку белых людей. Это были испанцы, искавшие в тех местах слоновую кость и золото. Они накормили нас и вывели к берегу, там посадили на свой корабль и привезли нас в Кадис. Там меня освободили, а мавров отпустили на родину после того, как за них заплатили выкуп.

Из Кадиса я вернулся в родную Геную.

Я подорвал свое здоровье в африканских джунглях и поэтому больше не выходил в море, но я не сомневаюсь, что именно этому компасу обязан своим спасением, и верю, что мой компас приведет тебя к новым, удивительным берегам…

Проговорив последние слова, синьор Кастельнуово без сил опустился на подушку и едва слышно пролепетал:

– Забирай компас и уходи… Для меня настало время предстать перед Создателем…

Сон не шел. Тоня ощутила вдруг такое одиночество, как будто кроме нее нет никого не то что в этом поселке, а во всей Вселенной. Наверно, все же начала она засыпать, потому что показалось вдруг, что лежит она на чем-то твердом, а над ней раскинулось огромное небо с мириадами звезд. Тоня хочет найти на небе ковш Большой Медведицы, но его нет, и Полярной звезды тоже нет. И Тоня понимает, что звезды такие крупные и яркие, какие не могут быть на северном небе. Пахнет свежестью, и ее ложе тихонько покачивается.

Да ведь она же на корабле, поняла она, а вокруг открытое море. Или даже океан.

Тоня вздрогнула от свежего ветерка и очнулась на самой обычной кровати в самой обычной комнате. Что это был за сон? Во всяком случае, он куда приятнее яви. И вообще, лучше быть одной, чем с такими родственничками, как у нее. Мать бросила в младенчестве, тетка… Пожалуй, тетка относилась к ней неплохо, и она, Тоня, могла бы быть к ней повнимательнее.

Тетя Лина умерла, когда Тоня жила еще с Викой. Оказывается, она болела уже давно. Онкология. Но она никому не говорила, даже мужу своему. Ему-то уж всяко не нужно было говорить – все равно помощи никакой не было бы.

Но вот что к Тоне тетка не обратилась – это уж, конечно, Тонина вина. Она когда замуж выходила, то думала, что уходит из той квартиры навсегда, что дядьку-то уж, во всяком случае, больше никогда не увидит. Думала, что закрыла эту страницу своей жизни.

Ошиблась, конечно, как и всегда. Не получилось у нее счастливого замужества. Но про это лучше не вспоминать сейчас, а то вообще до утра не заснешь.

Тетка в больнице не лежала, дома и то недолго на больничном была. Дядька позвонил – умерла, говорит, вчера вечером, уже увезли ее. Деньги нужны на похороны.

А если бы не деньги, то и не позвонил бы. Тоня прибежала – как, что, отчего умерла-то? Тут и выяснилось все про теткину болезнь. В участковой поликлинике так и сказали – лечение ничего не дало, она все про себя знала и родственникам говорить запретила.

Ну, похоронили, поминки справили, народу было прилично – соседи, учителя из колледжа.

А через несколько дней звонит ей дядька – и ну по телефону матом крыть.

Тоня тогда отвыкла от его криков, так просто бросила трубку. Так дня два продолжалось. Наконец сообразил он, что криками ничего не добьется, и объяснил суть.

Оказалось, тетя Лина оставила свою долю квартиры Тоне. Специально нотариально все оформила. А дядьке ничего не сказала. И после смерти никакого ему письма с объяснениями – того, мол, с тебя хватит, что есть. Ужас, как дядька рассвирепел, никогда Тоня его таким не видела. Судом грозил, адвоката нанял, я, орет, тебя, такую-сякую, вообще без площади оставлю!

Справки принес, что он пенсионер и инвалид труда. Откуда уж взял, купил, наверное, инвалидность, он всегда был здоров как бык, на нем стадион вспахать можно.

Нотариусу, видно, слушать все это надоело, он и спрашивает строго: чего конкретно от племянницы хотите? Чтобы она вам квартиру отдала? В честь чего? Дядька так оторопел и снова начал про больного пенсионера, которого все обижают. Ну, нотариус его из кабинета выгнал и говорит Тоне вполголоса, что закон, конечно, на ее стороне, но дядька может судиться, ему спешить некуда и заняться нечем. Втянет Тоню в тяжбу, а ей это надо? Лучше договориться по-хорошему, чтобы квартира была у них пополам. А он уж дядькино согласие обеспечит.

Тоня-то на все была согласна, она, как обычно, от крика в ступор впала, ничего не соображает. На том и порешили. А только пользы от такого соглашения Тоне мало было. Сначала-то она у мужа жила. А потом, когда от Вики ушла и домой заявилась, на свою законную жилплощадь, такое там застала…

Оказывается, дядька женился. Вот так вот, все законно, в ЗАГСе расписался, жена его Тоне документ показала. Официальный, с печатью. Но это потом, а поначалу Тоня обалдела прямо, когда увидела, что в квартире творится.

Тетя Лина-то квартиру в порядке содержала. Ремонта дорогого, конечно, не было – откуда денег взять? – но все аккуратно, обои подклеены, нигде ничего не валяется. А тут в прихожей тюки какие-то, чемоданы, сумки, коробки, музыка играет, из кухни чад, как будто там целого барана жарят. Тоня о тюки споткнулась, свой чемодан уронила. Выходит из дальней комнаты какой-то тип – черный, с усами. Посмотрел так, ты кто, спрашивает?

«А тебе-то что, – Тоня отвечает, – хозяин где?»

«Хозяин? – протянул так, а сам глазами засверкал. – Ну, я хозяин, а что?»

Тоня аж поперхнулась, сумку выронила, куда, спрашивает, дядьку девали? Хочет крикнуть, а в горле ком. И не то чтобы дядьку она так пожалела, просто уж больно противно все. Ну, тот крикнул что-то на своем языке, похоже на «Мириам», что ли, и тут же выбежала из кухни женщина. Вроде молодая, только лицо какое-то несвежее, как будто молью траченное. Зуб золотой торчит, улыбка от этого неприятная, фальшивая. Руками всплеснула, якобы обрадовалась, а как заметила Тонин чемодан, так посмурнела лицом. В комнате скрылась, и тотчас оттуда дядька вышел. Небритый какой-то, неаккуратный, потертый. Лицо помятое, желтое, одет неряшливо. У тети Лины не такой был – сытый, гладкий, чистый весь, аж лоснился.

Ни «здрассти» не сказал, ни еще какого привета. Только уставился на чемодан и сумку как баран на новые ворота.

– Эт-та чего? – наконец спросил и пальцем ткнул, а голос хриплый, как будто с похмелья.

Да это так и есть, поняла Тоня, когда дядька подошел ближе, он же с жуткого похмелья. И вообще он пьет. Вот уж чего не водилось раньше, при тете Лине.

– Эт-та чего? – повторил дядька и пнул Тонин чемодан.

– Вещи мои, – Тоня решила держаться тверже, – а это кто такие? – Она махнула рукой в сторону коридора, где стояли теперь трое – женщина и двое мужчин, один тот, усатый, другой худой, небритый, щеки впалые, глаза ввалились.

– Эт-та? Жена моя, Мариночка… – сказал дядька, – и братья ее Аслан и Махмуд.

– Ты женился? – удивилась Тоня. – Еще со смерти тетки года не прошло!

– А твое какое дело? – вызверился на нее дядька. – Ты мне будешь указывать?

Тут эта его женушка всплеснула руками и скрылась на минуту в комнате, а после принесла корочки. И показала их Тоне из своих рук. Все правда, свидетельство о браке, дядькина фамилия черным по белому, и эта Мириам, что ли, или Малика, на «М» в общем.

– Да мне, в общем, все равно, – Тоня отступила, поскольку от дядьки жутко разило перегаром, а от его женушки – бараньим салом, – у тебя своя жизнь, у меня – своя.

И подхватила чемодан, намереваясь войти в дальнюю комнату, которая раньше была ее.

– Куда это? – прошипел дядька. – Там занято!

А тот, усатый, широко распахнул перед Тоней дверь. Она хотела войти, но встала на пороге как вкопанная. Ее комната под завязку была набита мешками, тюками и коробками. Еще какие-то вещи лежали просто так, на полу.

– Видала? – злорадно усмехнулся дядька. – Нет у тебя здесь комнаты, я ее сдал. Ты меня, инвалида-пенсионера, бросила без средств к существованию, должен я на что-то жить? Пенсии-то на лекарства не хватает.

– Ага, и на выпивку тоже, – разозлилась Тоня.

– Ты меня не трогай! – заорал дядька дурным голосом. – Чужие люди приласкали, накормили, обогрели! А племянница родная бросила как собаку бездомную!

Тут он икнул и закашлялся. Если бы дядька был в голосе, то Тоня бы отступила, потому что на его крик она реагировала всегда одинаково – застывала в полном ступоре и не могла ничего с собой сделать. Но сегодня дядька был не в лучшей форме, а у Тони просто не было выхода – жить-то негде.

– Половина квартиры моя по закону, – сказала она, – так что освобождайте комнату. Или я пока в другой поживу.

– В другой мы живем, – с ужасным акцентом сказал усатый, – тут тебе места нету…

– Вот так вот прямо? – Тоня очень рассердилась. – А если я в полицию пойду? У вас документы в порядке?

– Какая полиция, какая полиция? – затараторила бабенка визгливым ненатуральным голосом. – У нас документы в порядке, у нас с полицией никаких конфликтов нету, в нашем отделении брат мой двоюродный работает.

– Ты туда и не суйся, – прохрипел дядька, – у них там все схвачено. Уходи по-хорошему, если неприятностей не хочешь. А то напишу на тебя заявление, что ты наркоманка, так еще и загребут.

– Ах ты, скотина! И так столько крови мне попортил! – Тоня была на грани отчаяния. – Думаете, в вашем паршивом отделении вся власть? Ишь что выдумал – всю квартиру захапать! Тебе это так просто не сойдет, и этим тоже!

Тут вперед выскочил тот худой со впалыми щеками. Неожиданно сильной жилистой рукой он толкнул Тоню в узкий тупичок перед ванной и прижал к стене. Тоня содрогнулась, увидев совсем рядом его глубоко посаженные глаза, желтые, как у кошки, которые горели сейчас диким безумным огнем.

– Никуда не ходи, – прошипел он, и она с ужасом почувствовала прикосновение чего-то страшного и холодного к своей шее, – пойдешь – прирежу, как куренка. Тогда вся квартира наша будет. А тебя кто хватится, кому ты нужна?

Тоня почувствовала, что ноги стали ватными и сползла бы по стенке вниз, если бы страшный тип не держал ее.

– Поняла? – прошипел он. – Вали отсюда и сиди тихо, тогда будешь жива!

Еще раз тряхнул ее и ушел. Тут прибежала Мириам или как там ее, снова всплеснула руками, залопотала по-своему, затормошила Тоню, протащила по длинному пустому коридору и вытолкала на лестницу, выбросив следом ее вещи.

Опомнилась Тоня уже на улице и заторопилась уйти как можно дальше от этого дома, уж очень страшным было лицо одного из братьев, Махмуда кажется, и жутким прикосновение ножа к ее шее.

Она сняла комнату у тетки на вокзале, думала, что временно, а осталась там надолго. Сунулась было к юристу насчет квартиры, но тот ничем ее не обнадежил. В суд, конечно, подать можно, сказал он, но дело это долгое, муторное, дядька не будет на заседания являться, отговариваясь болезнью, кучу справок принесет. А этих его новых родственников выкурить из квартиры никак не получится, раз у них вся местная полиция подмазана.

Так и бросила Тоня это дело – против лома, как известно, нет приема. Не очень даже она и удивилась такому повороту событий – ясно же, что полная она неудачница, раз уж с замужеством не получилось, то и квартиру оттяпали. Насчет дядьки она никогда не сомневалась, что сволочь он первостатейная.

Понемногу отходила она от своей, с позволения сказать, семейной жизни. Выбросила Вику из головы, такое лучше вообще забыть навсегда. Что она и сделала. Поменяла в очередной раз работу, купила кое-какие вещи в хозяйство. Тетка, что квартиру сдавала, оказалась редкостная выжига, у нее на кухне мебель вся ломаная да пара кастрюль закопченных и вилки гнутые.

Подала Тоня на развод с Викой, чтобы уж совсем мосты за собой сжечь. Он, правда, звонил пару раз, предлагал помириться, да Тоня послала его подальше, вспомнив кое-какие слова из дядькиного лексикона. Не знаешь, когда пригодится!

Развели их без проволочек – ни детей нет, ни имущества общего. А через некоторое время звонит та самая соседка да и рассказывает, что попал Вика в аварию на новой своей машине, ударился головой, кости кое-какие переломал.

В общем, прогноз неблагоприятный, если и не останется инвалидом, то долго будет в себя приходить. Удивилась тогда Тоня – неужели это Лиза ему отомстила? Да нет, скорее судьба вмешалась, чтобы этот маньяк следующую дурочку не охмурил и мучить не начал. Так или иначе, к Тоне у полиции претензий не было – они к тому времени в разводе с Викой были.

Понемногу жизнь налаживалась. Тоня хоть успокоилась, спать стала лучше. Квартира съемная была двухкомнатная, и во вторую комнату привела как-то хозяйка жильца. Там комнатка была крошечная, мебели вообще никакой, только раскладушка да стол кухонный, с помойки хозяйкой принесенный. Никто там жить не хотел за ту цену, что тетка требовала, она жадная была до неприличия.

А тут один согласился. Как посмотрела на него Тоня, так сразу все поняла: алкаш самый настоящий, такому уже ничего не поможет, сопьется вскорости совсем, дело решенное. А пока Мишка этот, женой давно выгнанный, пристроился где-то дежурить два через два дня.

Пока нет его, Тоня старалась все дела хозяйственные переделать, чтобы на кухне не сталкиваться. Хотя мужик оказался не вредный, после работы напьется да и спит до полудня. Как глаза продерет, так, конечно, смотреть на него страшно – глаза мутные, рожа синяя, грязный весь, перегаром несет. Говорить даже не может, только подбородком трясет и заикается. Тоня поначалу боялась и на кухню выйти, потом привыкла, даже пива бутылку в холодильнике держала. Мишка пива выпьет, глаза продерет, а потом снова спать. А на следующий день уж только поест. Только Тоня его не кормила, еще чего не хватало.

Продержался Мишка так несколько месяцев, а потом его с работы уволили. Говорит, ни с чего, на работе он не пил, а Тоня подумала, что у него на роже все написано, вот начальство и распорядилось такого алкаша убрать с глаз долой. Запил тогда Мишка по-черному, с Тоней они поругались. И как-то не заметила она, что перестал он из комнаты своей выходить. Ну, ей еще и лучше. Вот приходит как-то она с работы, а он стучит в стенку. Тоня зашла – чуть не задохнулась, до того вонь в комнате стоит. Видит – совсем плохо Мишке, бледный весь, стонет тихо, голоса нет.

Вызвала «Скорую», увезли Мишку, две недели он в больнице провалялся, операцию какую-то сделали. Тоня в больницу не ходила, а тут врач звонит – так и так, выписываем его, так хоть заберите, а то он слабый совсем. Ну, жалко Тоне стало Мишку, все-таки не скотина, забрала она его, привезла на машине домой. Прибралась в комнате, еды какой-то купила, суп сварила. Все выходные с ним провозилась, лекарство по часам давала, чаем поила, воспитательную беседу проводила. В понедельник пошла на работу, а Мишка каждый час ей звонит. Где то, да где это, да когда придешь, да я есть хочу. Разозлилась Тоня да и высказала ему все как есть. Что ты себе выдумал? Я тебя не нянька, сам все найдешь, не младенец грудной! И не смей звонить на работу, еще не хватало, чтобы меня уволили!

Ну, Мишка и отстал. Приходит вечером Тоня, в квартире тихо. Она еще обрадовалась, помылась, ужин приготовила. А потом зашла к Мишке – а он уже холодный. Ремень привязал к трубе да и удавился. И записку оставил: «Совсем один, все плохо, все равно умру, так лучше сразу».

Тоня тогда от стресса сама чуть рядом не свалилась. Но опомнилась, вызвала медиков да полицию. Участковый приличный попался – не кори, говорит, себя, это он, видно, «белочку» поймал. Алкаши часто вешаются. Не переживай, никто его силой не тянул.

Ну, увезли его, Тоня сначала-то вздохнула с облегчением – одной заботой меньше. Хозяйка, выжига, едва начерно прибралась в комнате, даже раскладушку Мишкину выбрасывать не стала. Судачили бабки во дворе, что надо бы батюшку в квартиру пригласить, чтобы он что-то там сделал, покадил, освятил, молитвы прочитал, святой водой окропил. А иначе жить в той комнате нельзя. Ну, дождешься от жадины, как же! Хотела Тоня съехать, да деньги у нее вперед заплачены были за два месяца, а выжига ни за что не отдаст. А у Тони что – деньги лишние, что ли? Тем более что драла баба за комнату непомерно.

Правду люди говорили – не зря батюшку в таких случаях зовут. Потому что Тоня спать вообще перестала. Лежит до утра, прислушивается, все ей кажется, что Мишка в той комнате ходит. Ночью в туалет выйти боится – а вдруг Мишка выскочит. А если увидит она его лицо синее да язык вываленный, так сразу на месте умрет.

Стала Тоня нервная, вздрагивает, вещи роняет. На работе перепутала пару раз документы, заказы не туда послала. Начальник наорал, она, как обычно, в ступор впала. Он ее и уволил по-быстрому. Тоня спорить не стала, собрала вещички, расчет получила да и пошла. А охранник внизу пожалел ее, дал телефон Владимира Борисовича, там, сказал, работа есть с проживанием. Тоня и согласилась. И первый день думала, что ей повезло. Ага, как же, похоже, что и тут все закончится плохо. Такая уж у нее судьба, что ничего хорошего в жизни ей не отпущено.

Тоню разбудил телефонный звонок. Спросонья она долго искала мобильник, а он все заливался и заливался не умолкая. Наконец телефон нашелся под кроватью, бог знает, как он туда завалился, ни кошек в доме нет, ни детей.

– Да! – сказала Тоня. – Слушаю!

В трубке долго молчали, потом послышался какой-то скрип. Номер на дисплее был незнакомый, Тоня недоуменно пожала плечами и хотела уже нажать кнопку отбоя. Ясно же, что не туда попали, как тут прорезался женский голос.

– Это Антонина?

– Ну да…

Голос слышался издалека, как будто с другого конца земли, да еще все время прерывался.

– Это говорит хозяйка дома, я ваш номер у Владимира узнала.

– Татьяна? – Тоня вспомнила рассказ ушлой Анфисы Павловны. – Но ведь вы…

– Не говорите ничего по телефону! – испуганно забормотала женщина. – Ну да, это я. Понимаете, я хочу забрать собаку, Рика, мы не можем его бросить. Так вот не могли бы вы привезти его ко мне? Я сама не могу появляться дома…

Тоня изумленно молчала. Кто это звонит? Ведь хозяева дома сбежали всей семьей. Анфиса рассказывала, как жена хозяина с детьми уехала, как будто за ней черти гонятся, и этот водитель, что с Соколовой приехал, говорил, что сам Самохин в розыске, а семья его улетела в Германию.

– Вы меня слышите? – взывал женский голос в мобильном.

А с чего Тоня решила верить посторонней тетке и водителю? То есть Анфиса-то, может, и видела, как те уезжали, но вот водитель про Германию спокойно мог наврать, чтобы перед Тоней хвост распустить, будто он все знает, во все посвящен. Да кто ему расскажет такие подробности, его дело – только баранку крутить.

– Так вы мне поможете? – спрашивал голос. – Нужно только привезти собаку сюда, я заплачу вам за услуги, не сомневайтесь!

– Да, – наконец решилась Тоня, – да, конечно, я привезу его, говорите адрес.

– Кузнецовская улица, дом шесть, корпус три! – выпалила женщина. – Это недалеко от платформы «Паровозный музей»!

«Даль-то какая, – недовольно подумала Тоня, – что она, поближе подъехать не может? У нее самой машина».

– Знаю, что далеко, – женщина как будто подслушала ее мысли, – но вы ведь на автомобиле…

– Ну да, – неохотно согласилась Тоня, – хорошо, я успею за полтора… Нет, за два часа.

– Буду ждать!

Тоня с недоумением смотрела на мобильник. Что-то не понравилось ей в разговоре, голос у женщины был какой-то ненатуральный. Но, возможно, все дело в плохой связи. Так или иначе, для нее это какой-то выход. Вчерашний день показал, что находиться в этом доме небезопасно. Она решила остаться здесь только ради собаки. Невозможно бросить Рика на произвол судьбы. А так все устроится, она отдаст собаку хозяйке и может ехать на все четыре стороны.

Вот именно, как раз идти-то и ехать ей некуда. Так жалко Рика… Она успела привязаться к псу, и он к ней тоже. Тоня зажмурила глаза, чтобы отогнать набежавшие слезы. Ну что за ужасный рок висит над ней? Только появилась у нее близкая, родная душа, как судьба норовит ее отнять!

Тоня устыдилась своим мыслям и потрясла головой, чтобы выбросить их из нее. Нельзя быть такой эгоисткой, нужно рассуждать здраво. И поступать так, как будет лучше для Рика. Нужно отвезти его хозяйке, это будет справедливо.

Тоня шмыгнула носом и вытерла глаза кулаком, потом наскоро умылась и подкрасилась. Все-таки в город едет. Время неумолимо бежало вперед, и не осталось его даже для того, чтобы позавтракать.

Она закусила куском черствой булки и насыпала Рику в миску побольше сухого корма. Он посмотрел равнодушно и подошел к двери – сначала, мол, прогулка, а потом – еда.

– Ешь! – прикрикнула Тоня. – Потом во двор выпущу!

Снова Рик удивился – по утрам полагается полноценная прогулка в соседнем лесочке, он собака воспитанная, двор держит в чистоте.

– Рикуша! – Тоня присела перед ним и обняла за шею. – Ну, не капризничай, мы торопимся. На машине поедем.

Рик понял, что она расстроена, и тихонько лизнул в щеку. С другой стороны, раз она говорит: «Мы поедем», значит, берет его с собой. И это здорово.

Восточноевропейские овчарки очень умные, они понимают многие слова.

Тоня взглянула на часы, ахнула и побежала собираться. Когда она прыгала на одной ноге, натягивая джинсы, ей на глаза попалась шкатулка, которую нашла она ночью на чердаке. Тоня взяла ее в руки, теперь, при дневном свете, все равно не было видно ни замка, ни вообще никакой щели. Тоня встряхнула шкатулку и снова почувствовала, как внутри перекатывается что-то круглое и тяжелое.

И снова накатило вдруг такое чувство, как ночью. Захотелось прижать шкатулку к груди и никогда с ней не расставаться. Значит ли это, что в шкатулке находится что-то ценное? Скорей всего. И ее нужно отдать хозяйке этого дома. Потому что Тоня отсюда точно съедет – без Рика ей здесь делать нечего.

Вот вернется, соберет вещи, оставит ключи Анфисе Павловне или кому хозяйка скажет, да и поедет. Куда – это большой вопрос, но она подумает об этом потом. Сейчас нужно отвезти Рика.

Тоня упаковала шкатулку в два непрозрачных пакета, взяла свою сумку – там паспорт, документы на машину, еще кое-какие бумаги. Как положила все это в сумку, когда уезжала с квартиры съемной, так и лежат они там.

Рик оживленно вертелся рядом.

Тоня взяла поводок, что висел на крючке возле двери, и пристегнула его к красивому кожаному ошейнику. Рик не возражал, он знал, что когда идут мимо домов к лесочку, полагается надевать поводок. Хотя глупо это, конечно, что он – щенок безмозглый, что ли? Он службу знает, в собачьей школе обучался. Экзамен, между прочим, сдал на «отлично». Так что уж пройти рядом, возле ноги, как-нибудь может и без всякого поводка. По сторонам, конечно, смотрит – мало ли кто захочет эту Антонину обидеть, но ни на что не отвлекается. Уж на что у Аникеевых котяра наглый, так и норовит оскорбительное что-то мяукнуть, когда мимо проходит, но Рик на провокации не реагирует. На детей или на постороннего человека никогда не рыкнет. Детей он не то чтобы любит, но привык, пока жил тут, к девчушке хозяйской. Славная такая была, все норовила за уши его потрепать и печеньем накормить. Ревела в голос, когда увозили.

Рик вздохнул. Чуяло его собачье сердце еще тогда, что не увидит он больше девочки. Так оно и вышло. Уехали они, а его оставили на попечение сторожа. Ну, тот мужик противный, при хозяевах-то скромно держался, а без них совсем обнаглел. По дому шляется, спиртным от него пахнет, на него, Рика, раз поводком замахнулся. Ну, ударить-то не посмел, Рик за себя постоять сумеет.

В общем, не задалась у них совместная жизнь – кормил сторож плохо, гулял мало. И во дворе, говорит, посидишь, не барин какой. А потом слинял сторож куда-то. Привел эту вот Антонину. Девка добрая, к Рику хорошо относится, да только несуразная она какая-то, всего боится. И не может никак ей Рик объяснить, что с ним-то бояться ей нечего, он от любой беды ее защитит. Потому что – охранный пес, в специальной собачьей школе обучался.

Тоня взялась за ручку двери и оглянулась по сторонам – вроде бы ничего не забыла. Документы на машину, ключи, Рик – вот он, рядом топчется. Ах да, намордник… Ведь они поедут в город, а мало ли там придется идти пешком. Привяжется кто-нибудь – почему собака без намордника? Народ нынче сердитый, еще полицию вызовут. Станут расспрашивать, кто такие, документы велят предъявить. Задержат, а их Татьяна ждет. И рассказывать подробно ничего нельзя – можно человека подвести, они ведь скрываются.

Тоня на миг задумалась, в чем собственно дело, что такого сделал хозяин дома Вячеслав Самохин, что его так активно преследуют. Непонятно. Бандиты говорили, что он им деньги должен. С другой стороны – человек Самохин был, судя по всему, приличный и не бедный. И даже Тоня понимает, что не стал бы он связываться с такой шантрапой, как эти двое, что пришли к ней. Один Матюша чего стоит – видно, что совсем без мозгов, те что были, давно жиром заплыли. Ну ладно, не ее ума это дело, ей нужно Рика доставить по назначению. Где может быть намордник?

Она сунулась в нижний ящик, где валялись всякие мелочи – старый поводок, расческа, строгий ошейник (вот еще выдумали!), яркий надкушенный мячик (наверное, с девочкой играли). В кладовой стоял мешок сухого корма и запасная миска.

– Рик, у тебя был намордник?

Пес в ответ негодующе гавкнул, наверняка отлично ее понял. Антонина пожала плечами и наугад открыла один из встроенных шкафов. И тут…

Тут на нее вывалилось что-то большое и тяжелое. Тоня сама удивилась, что успела отскочить в сторону. И это что-то задело ее за плечо, и Тоня отлетела к стене. И сползла по этой стене на пол, потому что ноги ее не держали.

Потому что из шкафа вывалился труп.

Тот самый, что видела она вчера утром в этой самой прихожей. Только тогда труп лежал на коврике у входной двери, а теперь валялся в непристойной позе прямо на полу. Хотя какая может быть пристойная поза у трупа?

Тоня медленно приходила в себя, тупо глядя на то, что лежало перед ней. То самое тело, принадлежащее мужчине, те самые жесткие, слегка тронутые сединой волосы, только глаза теперь были полузакрыты, и в них отражалась мутная пустота. И лицо, вчера это лицо было если не живым, то издалека можно было так подумать. Сейчас же сразу было ясно, что перед Тоней покойник: серая кожа и поза, которой никак не может быть у живого человека.

Вот, значит, как. А она-то, дура такая, думала, что все ей привиделось. Глюки у нее, видите ли, начались! Да с чего им быть, глюкам-то? Она не пьет, не колется и таблетки никакие не принимает. Вот он, покойничек-то, на полу лежит. Вид у него самый что ни на есть настоящий. Несвежий вид, прямо скажем. И даже припахивает чуть-чуть.

Тоня мимоходом удивилась своему спокойствию. Привыкла уже, что ли… И потом она в ступор впадала, только если на нее громко кричат. А этот лежит себе тихонько…

Значит, тот, кто успокоил этого мужика, просто запихнул его в шкаф, когда она, опять-таки, как полная дура, валялась под лестницей. И дверцу закрыл.

Тоня в шкаф этот до сих пор не заглядывала. Куртку на вешалку вешала, что возле двери, ботинки там же оставляла. А пуховик зимний из чемодана и не доставала – зачем? Она ведь тут всего на две недели, и погода стоит теплая.

И что же получается? Покойничек этот как раз тут и отдыхал себе в шкафу, когда эти из секретной конторы приходили. А если бы мадам Соколова его обнаружила, то…

От такой мысли Тоня вскочила как ошпаренная. Тут подал голос Рик, который до этого тоже смотрел на покойника в полном изумлении и растерянности.

– Да молчи ты! – в сердцах сказала Тоня. – Тоже мне собака, ночь рядом с покойником провел и ничего не учуял.

Она привязала Рика к входной двери и задумалась. Собственно мысль была одна: бежать. Бежать из этого дома как можно быстрее. И никогда сюда не возвращаться. Но пока она будет собирать вещи, пройдет уж минут сорок. А она уже опаздывает на встречу. Собственно, черт бы с ней, с этой Татьяной, но вот куда девать Рика?

– Ладно, – сказала она вслух, – я отвезу тебя, а потом вернусь. Соберу вещи и отчалю.

Рик уселся поудобнее, поднял голову и завыл. Как полагается, по покойнику.

– Ты с ума сошел? – накинулась на него Тоня. – Замолчи сейчас же! Еще не хватало, чтобы Анфиса твое завывание услышала и приперлась. Или еще кто-нибудь.

Она даже легонько стеганула его поводком. Рик обиделся и замолчал. Тоня еще раз поглядела на покойника. Все-таки это не дело, что он так валяется. Все равно придется его двигать потом, потому что чемодан не протащить.

Тоня заглянула в шкаф. Ничего там не висит, места достаточно. И полка для обуви внизу крепкая. Что ж, нужно вернуть покойника в шкаф, там ему самое место.

Сама себе удивляясь, она подхватила тело под мышки и попыталась поднять. В обморок от страха она не упала, истерики тоже не было. И соображает относительно неплохо. Наверное, это потому, что покойник молчит.

Через некоторое время исчез не только страх, но и вообще все чувства кроме одного: злости на то, что труп такой тяжелый. Пыхтя и ругаясь сквозь зубы, Антонина доволокла тело до шкафа и с трудом умостила его внутри.

Долго не удавалось закрыть дверцу – то рука торчала, то нога, так что когда это наконец получилось, Тоня утерла со лба трудовой пот и перевела дух. Но расслабляться было некогда, так что она прихватила Рика, сумку и пакет со шкатулкой, закрыла дверь на все замки и бросилась к машине.

Рик с трудом уместился в ее старенькой «Хонде». Намордника они так и не нашли.

– Есть хочется! – ныл здоровенный детина, сидевший на переднем пассажирском сиденье «Гелендвагена».

Детина был весь раздут, как человечек с рекламы шин «Мишлен».

Его напарник, тощий тип с кривыми, торчащими вперед зубами, опустил бинокль и удивленно проговорил:

– Ты же купил на заправке целый пакет гамбургеров!

– Так это когда было-то!

– Когда-когда! Всего три часа назад! Неужели уже все сожрал? Ну ты и обжора! – с некоторым восхищением протянул напарник.

– Ну, ты же знаешь, Хорек, у меня такой обмен веществ! Что я могу поделать? У меня молодой растущий организм! Мне нужно есть часто и помногу! – завелся «Мишлен».

– Ты и так толстый как боров! Лопнешь скоро!

– Чего?! – Толстяк набычился. – Ты чего несешь? Сам боров! Это у меня такая мышечная масса! У меня жира вообще нет ни грамма! И вообще, за борова ответишь!

– Ну ладно, ладно, беру свои слова обратно… Не боров, а молодой, растущий подсвинок… – усмехнулся Хорек.

– То-то же!

Хорек снова поднял бинокль, направил его на загородный дом, навел на резкость.

– Эй, – окликнул его напарник. – Я же есть хочу! Ты че, не слышишь меня?

– Ну, Матюша, неужели ты не можешь потерпеть? Мы же должны за этой бабой следить! В три часа нас сменят, тогда и поедим!

– Да ты что?! До трех часов я с голода умру! Вот, уже чувствую – сейчас у меня будет голодный обморок!

– Ну и что ты предлагаешь?

– Давай съездим снова на ту заправку, купим еще гамбургеров. Я побольше возьму, чтобы до трех часов хватило.

– Ага, а что, если пока нас нет, она куда-нибудь сорвется? Нам тогда Мазай головы оторвет! Тебе-то твоя башка без надобности, тебе что с ней, что без нее, а мне-то каково? Он нам велел за этой девкой следить, куда она уйдет, кто к ней придет…

– Она два дня в доме сидит, только раз в магазин вышла, с чего ей вдруг куда-то срываться? Ну давай, Хорек, мы быстро! Купим гамбургеров и колы и тут же обратно!

Кривозубый неприязненно взглянул на напарника. Он понял, что тот не успокоится, пока не набьет живот.

– Ладно, твоя взяла! Сгоняем туда по-быстрому. Надеюсь, за это время ничего не случится…

Антонина открыла ворота, выглянула на улицу. Было тихо – позднее утро, работающие люди разъехались по своим офисам, неработающие сидели за заборами.

Ей показалось, что в конце улицы промелькнула громоздкая черная машина, похожая на сарай на колесах – вроде той, на которой приезжали двое бандитов.

Черная машина скрылась за поворотом.

«Мало ли похожих машин», – подумала Антонина, садясь за руль своей старенькой «Хонды».

Рик сидел рядом, возбужденно поскуливая – видимо, ему передалось ее волнение.

Антонина проехала через коттеджный поселок, выехала на шоссе и покатила к городу.

Когда она проезжала мимо ближайшей автозаправки, снова увидела квадратную черную машину, но не обратила на нее внимания – мало ли на дорогах похожих авто.

В районе Сертолова, как обычно, была пробка. Машины выстроились длинной вереницей, кто спокойно ждал, кто раздраженно сигналил, кто пытался объехать пробку по обочине.

Антонина ждала, то и дело поглядывая на часы. Время у нее было на исходе.

Наконец пробка рассосалась, и через двадцать минут ее «Хонда» въехала на Кольцевую дорогу.

До встречи, которую назначила ей хозяйка Рика, оставалось чуть больше часа, а место, куда нужно было приехать, находилось в противоположном конце города, неподалеку от Рыбацкого. Антонина выжимала из своей старенькой машины все, что можно, и наконец доехала до нужного съезда.

До назначенного времени оставалось минут двадцать.

Антонина проехала под железнодорожным мостом и на всякий случай сверилась с бумажкой, где записала адрес, который ей продиктовала хозяйка Рика.

Кузнецовская улица, дом шесть, корпус три. Неподалеку от железнодорожной платформы «Паровозный музей».

Вот она, платформа. По другую сторону от нее виднелись старые паровозы. А где здесь Кузнецовская улица?

Вдоль путей тянулся широкий заасфальтированный проезд, за ним – унылый ряд обветшавших хрущевских пятиэтажек. Однако ни на одном из этих домов не было таблички с названием улицы и номером дома. И вообще, дома мрачно смотрели на проезд и железную дорогу обратной, глухой стороной.

Антонина притормозила, опустила стекло и окликнула переходящую дорогу старушку:

– Бабуля, где здесь Кузнецовская улица?

Та, однако, взглянула на нее испуганно и скороговоркой ответила:

– Не местная я, не местная! К внучке из Саратова приехала, а какие тут улицы есть – не знаю…

Проехав еще немного, Антонина увидела рослого бритоголового мужчину лет сорока, который выгуливал крошечного песика породы чихуа-хуа.

– Извините, – окликнула его девушка. – Не подскажете, где здесь Кузнецовская улица?

Песик остановился, повернулся к Тониной машине и оглушительно залаял. Рик, который до этого безмятежно дремал на сиденье, приподнялся и повел ухом. Владелец чихуа-хуа взял своего любимца на руки, почесал его загривок и ласково проговорил:

– Успокойся, Ромуальд, успокойся, никто меня не обижает!

Только после этого он повернулся к Антонине:

– Это он охранную собаку из себя изображает… А Кузнецовская – она вот и есть, вы по ней едете.

– А дом шесть? – продолжила Антонина расспросы. – Извините, но тут номеров нигде нет.

– Номера с обратной стороны. А шестой дом – вон тот, около перекрестка.

Антонина поблагодарила обоих – чихуа-хуа и его хозяина – и поехала в указанном направлении.

Остановив машину возле нужного дома, она открыла дверцу, выбралась из машины, выпустила Рика и пристегнула поводок к его ошейнику. Обойдя дом вокруг, она убедилась, что с обратной стороны на нем действительно есть табличка – Кузнецовская улица, дом шесть, корпус один. Обратная сторона этого дома вообще была более обжитой – здесь имелся сквер с детской площадкой, сидели на скамейке старушки, шаркал метлой дворник, уроженец Средней Азии.

До назначенного времени оставалось всего пять минут, но Антонина подумала, что хозяйка Рика немного подождет. Правда, нужно еще найти злополучный третий корпус…

Она прошла до следующего дома, но это был уже дом номер восемь. Значит, она прошла мимо. Тогда Антонина вернулась и растерянно огляделась по сторонам.

Тут к ней обратился дворник-гастарбайтер. Опершись на метлу, он осведомился:

– Ты, дэвушка, что здесь ходишь? Ты что здесь ищешь? Тэбе что нужно? Я тут всэх знаю, если кого надо – скажу…

– Дом шесть, корпус три… – машинально выпалила Антонина.

Дворник отчего-то помрачнел, на его лице проступило явное неодобрение.

– Такой хороший дэвушка, а про третий корпус спрашивает… – протянул он, покачав головой.

– Так где этот чертов третий корпус? – переспросила Антонина, не обращая внимания на это неодобрение.

– Вон там. – Дворник ткнул метлой в сторону кирпичных гаражей, окруженных кустами шиповника и черноплодной рябины. – Там, за гаражами… – Он продолжил старательно разметать пыль, утратив интерес к Антонине.

– Спасибо! – бросила девушка в его осуждающую спину и зашагала к гаражам.

За гаражами она увидела одноэтажный кирпичный дом с маленькими, забранными решетками окнами – возможно, какая-то котельная. И на этом доме действительно криво висела табличка с номером дома – тем самым, который искала Антонина.

Однако сам дом производил мрачное и нежилое впечатление.

– Странное место встречи назначила твоя хозяйка! – проговорила девушка, обращаясь к Рику.

Рик и сам заметно нервничал – оглядывался по сторонам, негромко поскуливал, шерсть у него на загривке поднялась. Это место ему определенно не нравилось. Тут Антонина была с ним полностью согласна, ей и самой было здесь не по себе.

Вдруг из-за угла дома показался черный кот.

Этому коту явно пришлось не раз побывать в переделках – одно ухо у него было разорвано, шерсть на боках торчала клочьями, он хромал на левую переднюю лапу, но в глазах его горел боевой дух и готовность к новым приключениям.

При виде этого кота Рик оглушительно залаял, рванулся к нему и бросился в атаку, вырвав поводок из рук Антонины, как видно, его хорошее воспитание быстро забылось вдали от дома. Кот взглянул на него насмешливо, однако убежал обратно за угол.

– Рик, куда же ты! – вслед ему безнадежно воскликнула Антонина, но пес ее не слышал – волоча за собой поводок, он с заливистым лаем скрылся за углом.

Антонина в растерянности стояла возле котельной, не зная, что делать. Бежать за ним? Но кто его знает, куда помчался чертов пес?

Вдруг она услышала за спиной шаги, обернулась и увидела женщину средних лет в ярко-красной куртке с капюшоном.

Женщина пристально посмотрела на Антонину и проговорила:

– Это ты, что ли, Тоня? Опаздываешь! А собачка где же?

– Да сбежал он… – в сердцах выпалила Тоня. – Кота увидел и сбежал… Всегда такой послушный был, а тут вдруг поводок вырвал, и был таков, а я удержать не смогла…

Тут до нее дошло, что женщина в красном не похожа на владелицу загородного дома, и она спросила:

– А вы кто?

– А меня хозяйка послала… – протянула женщина, чуть отступив и склонив голову набок.

– Татьяна? – переспросила девушка.

– Она, Татьяна! – закивала незнакомка, и на лице у нее появилась неприятная улыбка. – Пойдем, я тебя к ней отведу! Она тут, близехонько совсем…

– А как же Рик? Надо же сначала Рика найти… Она ведь хотела забрать его…

– Ничего, мы его потом найдем! Пойдем к ней… – Женщина пятилась и манила за собой Антонину.

В ее поведении, во всем ее облике было что-то неприятное и ненатуральное, улыбка ее была кривой и отталкивающей, казалось, даже одежда на ней была с чужого плеча. Антонина нехотя последовала за ней – она надеялась увидеть Татьяну и поговорить с ней, возможно, та как-то объяснит все происходящее.

Женщина в красном завернула за угол – не за тот, куда убежал Рик, преследуя кота. Здесь обнаружился вход в подвал, к которому вели несколько выщербленных ступеней.

– Сюда, сюда! – позвала ее женщина, спустившись по этим ступеням и делая приглашающий жест. – Спускайся, не сомневайся! Иди сюда! Она тебя ждет!

– Татьяна там, в подвале? – удивленно переспросила Тоня. Она остановилась, недоверчиво глядя на подвальную дверь.

– Там, там! – Женщина энергично закивала головой, открывая скрипучую дверь.

– Не может быть! – заартачилась Антонина. – Что ей там делать?

– Так прячется она… – протянула женщина, и улыбка сползла с ее лица. – Иди сюда, говорят тебе!

– Я никуда не пойду! – отрезала девушка. – Если Татьяна действительно там, пускай она к нам выйдет! И собаку свою пускай сама ищет! Я ей ни к чему!

– Вот еще, упрямая какая! – Улыбку на лице женщины в красном сменил волчий оскал, и она посмотрела куда-то за спину Антонины. – Константин, давай уже, хватит валандаться… Сколько можно время терять…

Тоня обернулась и увидела за своей спиной, совсем близко, здоровенного дядьку лет пятидесяти в длинном засаленном пальто и надвинутой на глаза кепке. Несмотря на низко опущенный козырек, под одним его глазом был виден здоровенный синяк.

Антонина попыталась проскочить мимо него, но дядька выбросил вперед длинную, как у гориллы, руку, схватил ее за плечо, толкнул назад, к своей напарнице. Та перехватила Тоню и поволокла вниз по ступеням. Дверь подвала с жутким скрипом распахнулась, Тоню втолкнули внутрь в затхлую темноту.

Она не удержалась на ногах, упала лицом вперед.

К счастью, на бетонном полу были грудой навалены пустые мешки, так что она не разбила лицо и ничего себе не сломала.

Поднявшись на ноги, она бросилась обратно к двери, дернула ее, но дверь уже была заперта. Она хотела закричать, позвать на помощь, заколотить по двери кулаками, но вдруг услышала за дверью голоса и замерла, прислушиваясь.

– Ты куда это, Константин? – проговорил женский голос, определенно принадлежащий особе в красном.

– Так ведь куда? – отозвался мужской голос, гнусавый и тягучий, несомненно, голос жуткого мужика в засаленном пальто. – Известно куда! В подвал! Пойду погляжу, жива она или как! Потому как ежели она жива, то это одно, а ежели нет – то совсем другое…

– А тебе какое до этого дело?

– Может, ей первую помощь оказать нужно!

– Знаю я эту твою помощь – и первую, и вторую! – перебила его женщина. – Нам с тобой что велели? Велели ее запереть, чтобы она там часа два-три просидела, за это нам и заплатили, а делать с ней нам ничего не приказывали!

– А тебе не все равно, что я с ней сделаю? – огрызнулся мужчина. – Ей не убудет, а мне приятно!

– Мне лишние неприятности не нужны! – отрезала женщина. – Нам велели запереть – и все! Так что проваливай отсюда по-хорошему! И смотри, чтобы близко тебя здесь не было! Увижу – в темноте ходить тебе хорошо будет!

– Это еще почему? – осторожно осведомился мужчина.

– Потому что я тебе под вторым глазом фонарь организую!

– Да ты ревнуешь, что ли, Марюсенька? – слащавым голосом проговорил мужчина. – Так это ты зря! Ты же знаешь, Марюсенька, какое у меня к тебе исключительное отношение! Для меня помимо тебя ни одна женщина принципиально не существует!

– Все, разговор окончен!

Антонина услышала удаляющиеся шаги злоумышленников и отступила от двери.

Из услышанного разговора она сделала два вывода – и оба неутешительные.

Во-первых, ее сюда заманили нарочно, наверняка чтобы удалить из загородного дома. А значит, ей звонила вовсе не Татьяна Самохина, а какая-то другая женщина, выдававшая себя за нее. Может быть, даже эта мерзкая тетка в красной куртке. Голос в трубке был так плохо слышен, что все возможно.

И во-вторых – выбраться отсюда без посторонней помощи очень трудно или вообще невозможно, именно поэтому злоумышленники выбрали этот подвал. Вдобавок ко всему кошмарный мужик явно постарается вернуться сюда, как только отделается от своей сожительницы, и тогда… О дальнейшем страшно было и подумать.

Вот так вот. Ну скажите пожалуйста, с кем еще могло бы такое случиться, кроме как не с ней, хронической неудачницей и вообще ни к чему не приспособленной идиоткой? Правильно дядька звал племянницу полудурком. Хотя неправильно, потому что она – полная дура!

Ну как можно было поверить на слово и переться на другой край города по первому слову совершенно незнакомой женщины? Мало ли кто по телефону позвонит!

Тут она вспомнила о своем мобильном телефоне и решила вызвать полицию. Конечно, ей придется многое им объяснить, но лучше это, чем перспектива встретиться с тем жутким мужиком… А если они вообще про нее забудут? Никто не придет, и она так и умрет с голоду в этом подвале. Конечно, дураков учат, и так ей и надо, но все же закончить жизнь в этом вонючем подвале – это перебор.

Антонина достала телефон, нажала кнопку… и убедилась, что в подвале нет сигнала сети.

Ну, ясно, поэтому они и не отобрали у нее телефон! Все предусмотрели, мерзавцы!

Антонина закусила губу.

Помощь полиции отпадает, так что приходится рассчитывать только на свои собственные силы. Для начала она решила обследовать подвал, несмотря на безнадежность этого предприятия.

Глаза ее постепенно привыкли к темноте, и она начала различать смутные тени предметов, но не более того.

Впервые в жизни Антонина пожалела, что не курит – так у нее была бы зажигалка или хотя бы коробок спичек…

Тут она снова вспомнила о мобильном телефоне.

Нет, не зря дядька сомневался в ее умственных способностях!

Пусть здесь нет сигнала сети, но телефон можно использовать хотя бы как источник света!

Она снова достала телефон, нажала кнопку. Дисплей засветился тусклым призрачным светом, и Тоня пошла вперед, направляя этот свет перед собой и время от времени нажимая кнопку, когда он гас.

Так она обошла подвал по периметру и убедилась, что из него нет никакого выхода, кроме того, через который ее втолкнули, а он был надежно заперт.

Сам подвал когда-то использовался как склад – здесь было множество пустых ломаных ящиков и пыльных мешков.

Антонина невольно порадовалась, что упала на груду мешков, а не на голый цементный пол или на ящики – в этом случае ей не удалось бы отделаться парой ушибов и царапин.

Еще одно наблюдение, которое она сделала, обходя подвал: помещение показалось ей значительно меньше, чем кирпичное здание бывшей кочегарки. Конечно, она могла ошибиться, темнота искажала все пропорции, но ей все же показалось, что под этим зданием не один, а как минимум два подвала. Но найти проход во второй она не смогла – или его не было, или ей не удалось найти его при скудном свете, какой давал дисплей мобильного телефона.

Завершив обход своей одиночной камеры, Антонина села на груду пыльных мешков в позе роденовского мыслителя и задумалась – а что еще делать в этой позе?

Положение ее казалось безнадежным, да и было таким, с какой стороны ни посмотри.

Она заперта какой-то парочкой уголовников в подвале нежилого дома, где ее никто не будет искать. Да ее и некому искать – не только потому, что никто не знает, куда она отправилась, но и потому, что в целом мире никому нет до нее никакого дела.

Правда, та мерзкая тетка в красной куртке сказала, что им велели запереть ее всего на несколько часов – но наверняка она не собирается выпускать Антонину живой, потому что это ничего ей не дает, кроме неприятностей.

Все же, кому понадобилось удалять ее из дома Самохиных, да еще таким сложным способом?

Железной женщине Соколовой с ее подчиненными?

Нет, конечно – она и так может хозяйничать в доме сколько душе угодно. И Тоню нейтрализовать ей – раз плюнуть, может даже задержать ее и в камеру посадить, сама говорила.

Той парочке бандитов, которая появилась в доме после ухода спецслужб?

Это тоже вряд ли – они люди простые, как грабли, и незатейливые, как редис, они не стали бы выдумывать такой хитрый план, просто ударили бы ее по голове и сделали в доме все, что хотели. Вот чего они хотели от Тони – тоже ясно, они хотели, чтобы она сказала, где искать хозяина. Она понятия не имеет, куда он делся, но бандиты думают, что она знает. Так что удалять ее из дома им совсем не нужно, наоборот, им нужно в дом попасть, когда Тоня там находится.

Но тогда кто?

Додумать эту мысль до конца она не успела, потому что внезапно почувствовала, что в ее руку ткнулось что-то холодное и мокрое.

Антонина вздрогнула от неожиданности, но тут же почувствовала на своей руке жаркое прерывистое дыхание и поняла, что рядом с ней появился Рик.

– Рик, Рикуша! – проговорила девушка радостно и благодарно. – Ты пришел ко мне! Ты меня не бросил!

Рик облизнул ее руку шершавым языком, показав ей, что тоже ужасно рад их встрече и извиняется за свое легкомысленное поведение. Что поделаешь – увлекся, забыл, что эту несуразную Антонину нельзя одну оставить ни на минуту, сразу же она в какую-нибудь неприятность вляпается.

Теперь Тоне было не так страшно: она была не одна.

Во всяком случае, Рик не даст ее в обиду тому жуткому мужику!

Но в следующую секунду в голове Антонины возникла следующая мысль, еще более обнадеживающая: если Рик сумел сюда пробраться – значит, точно тем же путем можно отсюда и выбраться! Значит, в этом подвале есть еще один вход – или выход, что звучит намного приятнее! Выход, который она не нашла, когда в темноте обследовала свою одиночную камеру!

Рик, кажется, подумал о том же самом: он поднялся и двинулся в темноту, потянув ее за собой.

Пес уверенно шел через темный подвал, и в душе Антонины засияла надежда. Верный пес снова выручит ее! Он выведет ее из этого подвала на свободу! Тогда она даже не станет выговаривать ему за то, что помчался за помойным котом и оставил ее одну с той преступной парочкой. Это было сильнее его.

Они подошли к стене, Рик лег на пол и ткнулся носом в груду ломаных ящиков. Антонина помогла ему отодвинуть эту груду в сторону и увидела под ними квадратное отверстие в стене, достаточное для того, чтобы в него могла пролезть крупная собака.

Но вот сможет ли сама Тоня пролезть через это отверстие?

Рик оглянулся на нее и по-пластунски пополз в темный лаз, казалось, говоря – делай как я.

Через полминуты он исчез, и из-за стены донеслось его призывное поскуливание. Антонина тяжело вздохнула – если она не хочет остаться в этом отвратительном подвале, ей ничего не оставалось, как последовать за собакой.

Она вползла в проем. Голова прошла легко, но плечи застряли.

Тут Антонина почувствовала дикий страх.

Прежде она не замечала, что боится тесного, замкнутого пространства, но раньше ей и не приходилось в нем оказываться. Сейчас же, оказавшись в темной и душной тесноте, она пришла в ужас.

Стены давили на нее, как будто она была заживо похоронена, и на нее обрушили многотонную могильную плиту. Сердце забилось как барабан, дыхание перехватило, и она поспешно выползла назад.

Антонина долго сидела на полу, приходя в себя.

Наконец дыхание выровнялось, сердце перестало бешено колотиться, и она смогла трезво оценить свое положение.

Из-за стены доносился призывный голос Рика. Он не понимал, почему девушка не последовала за ним. Ведь он показал ей выход к свету и свободе…

Но это было сильнее ее.

Антонина вспомнила приступ клаустрофобии, охвативший ее минуту назад, и поняла, что скорее умрет в этом подвале от голода и жажды, чем повторит свою попытку.

Тут она услышала скрип двери и знакомый гнусавый голос:

– Ну, как ты тут, девонька, не соскучилась?

Дверь подвала широко открылась, и на фоне светлого прямоугольника возникла массивная сутулая фигура с длинными, чуть не до пола руками. Затем она разглядела засаленное пальто, надвинутую на глаза кепку и узнала мерзкого мужика, который на пару со своей подругой запер ее в этом подвале.

– Не соскучилась? – повторил тот, спускаясь по ступеням. – А вот и дядя Костя! Ну, со мной ты скучать не будешь, со мной ни одна баба не скучала!

Он двинулся к Антонине, широко раскинув длинные, как у гориллы, руки, как будто собирался обнять ее. Антонина попятилась, пока не уткнулась спиной в стену, подобрала с полу подвернувшуюся доску, приготовившись к обороне.

– Ты что же это задумала, девонька? – протянул Константин своим гнусавым голосом. – Ты поиграть со мной хочешь? Я и сам иногда люблю поиграть, да только сейчас мне с тобой возиться некогда. Марюсенька моя в магазин ушла, того и гляди вернется, так что нам поспешить надо, у нас времени мало! Марюсенька моя, она очень ревнивая, так что нам до ее прихода успеть надо!

Он подошел еще ближе и протянул руки к Антонине. Та замахнулась и изо всех сил ударила его по голове доской.

Однако никакого результата это не принесло: подгнившая доска раскололась от удара на множество кусков, а Константин только плотоядно ухмыльнулся:

– Надо же, какая игривая!

Он вплотную придвинулся к Антонине, обдал ее своим зловонным дыханием, отдающим чесноком и застарелым перегаром. Девушка почувствовала, что сейчас потеряет сознание от омерзения… Может быть, это и лучше – потерять сознание, чтобы ничего не видеть и не чувствовать. А еще лучше – умереть…

Тут рядом с ней мелькнула темно-серая тень, раздалось грозное рычание, и Рик, блистательный Рик в огромном прыжке налетел на Константина, сбив его с ног.

Константин истошно заверещал, замахал руками и ногами, как перевернутый на спину жук, но Рик прижал его лапами к полу, не давая пошевелиться. А по дороге еще, верно, куснул, поскольку Константин заорал вовсе уж истошно:

– Караул! Бешеные собаки загрызли!

Антонина не стала дожидаться конца этой сцены, она бросилась к выходу, в два счета взлетела по выщербленным ступеням и оказалась на свободе.

Только там она остановилась и перевела дыхание.

Она была на свободе!

Она могла дышать свежим прохладным воздухом ранней осени, а не спертым затхлым воздухом подвала!

Из подвала доносилось верещание Константина и грозное рычание Рика. Пес завершал воспитательную работу.

Антонина решила, что он догонит ее, когда управится с Константином, и отправилась к своей машине.

Обойдя котельную, она увидела свою «Хонду» и застыла как вкопанная. Около ее автомобиля стояла компания подростков. Один из них уже открыл дверцу «Хонды» и сидел за рулем, пытаясь соединить провода зажигания, второй копался в открытом багажнике, остальные с интересом наблюдали за происходящим.

Тот, который рылся в багажнике, выпрямился. В руках у него был пакет – тот самый, в который Антонина упаковала шкатулку.

– Гляньте-ка, пацаны, что тут! – проговорил он, гордо подняв свою находку.

– Эй, вы что тут делаете?! – закричала Антонина, приближаясь. – А ну, пошли вон!

– А это еще кто тут у нас? – протянул подросток, в руках которого была шкатулка.

Должно быть, он был лидером своей компании, потому что остальные сгрудились вокруг него и явно ожидали какого-то увлекательного аттракциона.

– Это моя машина! – выпалила девушка, подходя еще ближе. – А ну, пошли прочь!

– Была ваша – стала наша! – нараспев проговорил мальчишка и повернулся к одному из своих спутников: – Ну-ка, Геша, подержи пакет, пока я с ней разговаривать буду!

Освободив руки, он шагнул навстречу Антонине, сплюнул на землю и прошипел:

– Тут платная стоянка! Раз ты здесь поставила машину – должна с нами расплатиться! Верно, Геша?

– Верно! – подхватил его приятель, преданно глядя на вожака. – Мы здесь оплату собираем!

– Напомни, Геша, сколько здесь стоянка стоит!

– Десять минут – тысяча рублей!

– Слышала, что Геша сказал? Десять минут – тысяча! И это еще по льготному тарифу, для жильцов нашего дома! А ты здесь посторонняя, так что на тебя льготный тариф не распространяется! Короче, гони все деньги, которые у тебя есть!

– А у меня никаких денег нет, – ответила Антонина, не слишком отступая от истины.

Денег у нее и правда было маловато. В противном случае разве согласилась бы она жить в этом подозрительном загородном доме, отчего и пошли все ее бесконечные неприятности? Хотя нет, неприятности начались раньше, если честно – с самого ее рождения. Но не об этом сейчас надо думать.

Антонина огляделась по сторонам.

Как назло, вокруг не было ни души, так что не приходилось рассчитывать на чью-либо помощь.

– Ах, у тебя денег нет? – протянул мальчишка. – Как же это ты не подумала? Разве можно из дома без денег выходить? Но если денег нет, тогда придется твою машину конфисковать. Хоть она и рухлядь, конечно… А ну, гони ключи!

– Не дождешься! – процедила Антонина.

– А мы и без ключей обойдемся! Витек, он в этом деле опытный, он твою консервную банку и без ключей заведет! Верно, Витек? – Он бросил взгляд на того мальчишку, который копошился в салоне «Хонды». – А мы пока твои карманы проверим, может, у тебя все же есть деньги! Может, ты нас обманываешь!

Он шагнул к Антонине, а остальные подростки окружили ее, как стая шакалов, отрезав пути к отступлению.

Шакалы – мелкие и трусливые хищники, поодиночке они не представляют серьезной опасности, но когда сбиваются в большую стаю, становятся смелыми и смертельно опасными…

Антонина попыталась отступить, но один из мальчишек подставил ей ногу, она споткнулась и упала, не выпуская из рук сумку. Там же все документы, замучаешься потом восстанавливать.

Маленькие мерзавцы сгрудились над ней, возбужденно сопя…

И в этот миг снова рядом с ней возник Рик!

Он одним прыжком оказался в центре толпы возбужденных подростков, обвел их взглядом и грозно зарычал.

В собачьей школе учили его так рычать непосредственно перед нападением.

Мальчишки попятились: пес выглядел грозно. Однако они все еще переглядывались, никто не хотел первым показать слабину.

Тут Рик, мгновенно выделив взглядом главного из них, прыгнул к нему и схватил зубами за ногу.

Точнее, не за ногу, а всего лишь за штанину – пес здраво рассудил, что этого будет достаточно, чтобы переломить ситуацию.

Он оказался прав.

– Тикаем! – дурным голосом закричал неформальный лидер шайки малолетних подонков и первым бросился наутек.

То есть только хотел это сделать. Но Рик по-прежнему держал в зубах его штанину, так что, сделав шаг, он потянул собаку за собой. Точнее, попытался. Рик был собакой крупной даже для своей породы. Поэтому он без труда устоял на ногах.

Первыми не выдержали брюки. Оставив в зубах Рика клочья штанов, сверкая голой икрой, вожак малолетних бандитов помчался прочь, громко подвывая от страха. Остальные не заставили его повторять и бросились врассыпную. Рик выплюнул невкусные лохмотья брюк и залаял вслед убегающим.

Антонина поднялась на ноги и огляделась по сторонам.

Благодаря Рику она уже второй раз подряд выпуталась из безвыходного положения! Малолетние грабители сбежали, поле битвы осталось за ней! Точнее, за Риком…

Она обняла преданного пса, погрузила лицо в его шерсть и благодарно пробормотала:

– Спасибо тебе, дорогой! Ты меня снова выручил, снова спас… Не представляю, что бы со мной без тебя было!

Рик смущенно заворчал – в глубине души он не одобрял все эти телячьи нежности. Это – для маленьких диванных собачек, для всяких болонок и чихуа-хуа, а он – серьезный служебный пес, суровый и мужественный…

В этот момент рядом раздался негромкий звук работающего мотора – юный угонщик сумел-таки завести мотор «Хонды», машина тронулась с места, набрала скорость, и прежде чем Антонина успела понять, что происходит, скрылась за углом. Как видно, Витек все-таки был мастером своего дела.

– Вот черт! – выразила Антонина свои эмоции и снова огляделась.

Теперь у нее не было не только жилья и работы, но даже средств передвижения. Рик опустил голову – а что делать-то, машину за капот не укусишь…

– Ничего, – бодрилась Антонина, – ты не виноват.

Правда, какие-то плюсы в ее незавидном положении были: во-первых, при ней был верный Рик, и, во-вторых, на асфальте остался пакет с таинственной шкатулкой – видно, трусливый Геша бросил ее, прежде чем сбежать.

– Ну, все, – проговорила Антонина, поднимая тяжелый пакет со шкатулкой, – Рикуша, поехали домой, пока с нами еще чего-нибудь не случилось! Наверно, на сегодня хватит… Домой, в тепло, чай пить…

Она покрепче перехватила поводок Рика, чтобы он от нее снова не сбежал, и зашагала к злополучной Кузнецовской улице.

На ее счастье, скоро подошла маршрутка, которая следовала в нужном им направлении. Правда, когда они с Риком забрались в салон маршрутки, какая-то тетка заголосила:

– Ты куда с собакой такой огромной прешься? Ты с ума сошла, что ли? Ты бы еще с лошадью влезла!

Обычно Антонина пасовала перед таким напором и впадала в ступор. На крик она всегда реагировала одинаково. Но теперь с ней что-то случилось – то ли потому, что дело касалось не ее, а ее спасителя, ее дорогого Рика, то ли после ужаса, пережитого в подвале котельной и стычки с малолетними грабителями, она стала другим человеком, но только она смогла дать вредной тетке отпор. И даже применила военную хитрость, что было на нее совсем не похоже.

Она прикрыла глаза, оставив узкие щелочки, запрокинула голову, вытянула вперед руку, как будто нащупывая дорогу, и проговорила обиженным, возмущенным тоном:

– Вы что, не видите – это не простая собака, а собака-поводырь! С ней в любой транспорт можно!

Тетку тут же пристыдили, со всех сторон понеслись возмущенные голоса:

– Вы что же, не видите, девушка слепая, ей без собаки никак нельзя! Надо же совесть иметь!

Какой-то мужчина освободил Тоне самое удобное место, Рик улегся под сиденьем, и в итоге они со всеми удобствами доехали до конечной остановки.

Дальше общественный транспорт не шел, нужно было ловить такси или попутку.

Антонина встала на обочине шоссе и подняла руку, Рик с самым послушным и невинным видом улегся у ее ног.

Однако все машины, как одна, со свистом проезжали мимо – никто не хотел подвозить пассажирку с собакой. Антонина расстроилась – не идти же пешком пятнадцать километров!

Тут случилось чудо: рядом с ней остановился старенький, видавший виды пикап, за рулем которого сидел пожилой дядечка в круглых металлических очках.

– Садись, дочка, – проговорил он приветливо. – И друга своего сажай! Давно ждете?

Антонина замялась, и водитель грустно улыбнулся:

– Вижу, что давно! Люди ведь собак возить не любят, им своя машина дороже не то что собаки, а человека! А у меня и свои собаки всегда были, и чужих я никогда не обижал… Твой-то, сразу видно, отличный пес – и породистый, и воспитанный…

Антонина поблагодарила его и забралась на заднее сиденье вместе с Риком.

К счастью, оказалось, что дядечка едет в Заречье – в ту самую деревню, которая располагалась рядом с коттеджным поселком. Оттуда им с Риком уже рукой подать!

Скоро пикап остановился в Заречье. Дядечка погладил Рика на прощание и наотрез отказался от денег.

– У тебя и так их негусто, вижу ведь, так что лучше собаке мяса лишний кусок купи!

Антонина еще раз поблагодарила водителя, и они с Риком бодро зашагали по шоссе. Антонине было даже стыдно немного – отзывчивый водитель не знал, что Рика ожидает полный мешок корма в сарае, а у нее холодильник набит всяческой едой. Ну ладно, говорят, что делать добро – полезно, дядечке потом зачтется.

Вскоре они вошли в коттеджный поселок.

Там царило непривычное для этого времени года оживление.

По улице одна за другой проезжали машины с синими полицейскими мигалками, и даже одна сверкающая пожарная машина скрылась за поворотом именно в том конце поселка, где был дом, за которым присматривала Антонина.

В душе Антонины возникло тягостное предчувствие. Она подумала, что ее неприятности вовсе не закончились – они только начинаются. Рик тоже занервничал, он тянул поводок и тревожно принюхивался.

На всякий случай они обошли поселок с другой стороны и поднялись на пригорок, откуда можно было разглядеть дом Самохиных, при этом оставаясь незамеченными…

– Ну, теперь ты доволен? – проворчал Хорек, покосившись на своего напарника.

Тот дожевал третий гамбургер и теперь сидел умиротворенный, с замасленным ртом и сонными от сытости глазами.

– Я-то доволен, – отозвался Матюша, сыто цыкая зубом. – Это ты все время волну гонишь! Ну вот видишь – мы отлучились ненадолго, и ничего не случилось!

– Не знаю… – с сомнением протянул Хорек. – Что-то мне не нравится… Что-то тут не так…

– Да вечно ты по ерунде нервничаешь. Что не так? Все путем! Ты бы лучше поел, сразу бы перестал нервничать! Хочешь, дам тебе один гамбургер?

Матюша заглянул в пакет из закусочной и передумал:

– Нет, тут вообще-то и для одного меня мало!

– Да не нужен мне твой гамбургер! – отмахнулся Хорек. – Пойди лучше, загляни через забор – что там во дворе делается.

– Да что там может быть? – заныл Матюша. – Тихо там, я и так вижу! Все спокойно!

– Как это ты видишь? У тебя что – рентген в глазах?

– А как, интересно, я через забор загляну? Забор-то высокий!

– Ладно, пойдем вместе! – Хорек первым выбрался из салона «Гелендвагена». – Тебе полезно прогуляться, а то так растолстеешь от этих гамбургеров, что из машины не вылезешь!

Матюша тяжело вздохнул и нехотя последовал за своим непоседливым напарником.

– Ну и как ты туда хочешь заглянуть? – опасливо спросил он, остановившись возле глухого забора.

– Очень просто. Ты встань рядом с забором, обопрись на него, а я залезу к тебе на плечи.

– Почему я? – привычно заныл Матюша.

– Ты еще спрашиваешь? – покосился на него Хорек. – Да я под твоим весом пополам сломаюсь! И, в конце концов, должна от тебя быть хоть какая-то польза?

Матюша вздохнул и нехотя прислонился к забору. Хорек взобрался к нему на плечи и заглянул во двор.

– Ну, что там? – прохрипел Матюша.

– Стой спокойно, не шевелись! Не шевелись, говорят тебе, а то я свалюсь…

– Да, тебе хорошо говорить… Ты хоть ногами-то не топчись, больно же! У тебя что – шипы на ботинках?

– Потерпи… Я же должен все рассмотреть как следует! Стой спокойно, тебе говорят!

– Ну, что там? Что ты видишь? Все в порядке?

– Какое там! – откликнулся Хорек, слезая на землю. – Машину ее помнишь?

– «Хонда», что ли, старенькая?

– Вот-вот! Нет этой «Хонды»!

– Куда же она делась, развалюха эта? Угнали, что ли? Да кому же эта рухлядь понадобилась?

– Ты что – совсем тупой? Уехала девчонка! Уехала, пока мы с тобой… Пока ты свои гамбургеры покупал!

– Что же мне – с голоду помирать?

– Не умер бы! А что нам теперь делать? Упустили девчонку! Сбежала, пока мы с тобой отсутствовали! Все из-за тебя, из-за обжорства твоего! Потерпеть не мог!

– А что я могу поделать, если у меня организм постоянно еды требует? Если у меня такой обмен этих… веществ?

– А что нам теперь делать? Запороли операцию! Имей в виду: я перед Мазаем тебя покрывать не стану! Хотя толку-то, Мазай нас обоих по стенке размажет!

– Ну, так давай, зайдем в дом и осмотримся!

– Прямо даже не знаю… Нам ведь велели только следить…

– Ну, раз не уследили – давай хоть что-то сделаем. Доложим, что дом осмотрели. Может, и найдем что-то важное. Мы же один раз уже пробовали… Да, кстати, а собака там?

– Нет собаки. Видно, девчонка, когда уезжала, взяла ее с собой…

– Ну, тогда точно надо зайти, воспользоваться случаем. Прошлый раз нам собака помешала…

Бандиты опасливо огляделись по сторонам. Улица казалась вымершей. Тогда они подошли к калитке, Хорек поковырялся в замке и благополучно открыл его.

Войдя во двор, Матюша снова огляделся.

– Точно нет собаки?

– Ну, ты же видишь, что нет.

– Так, может, она в доме? – Матюша привстал на цыпочки и вгляделся в окна.

– Если бы собака была в доме, она бы лаяла!

– Погоди-ка… Там в доме кто-то есть!

– Где? – недоверчиво переспросил Хорек.

– Да вот, в окне только что кто-то мелькнул!

– Где? Никого не вижу! Тебе, наверное, показалось!

– Ничего не показалось!

– Да кто здесь может быть?

Хорек смело прошагал к крыльцу и дернул дверную ручку. Дверь была не закрыта.

– Странно… – протянул он, заглядывая в прихожую. – Что это она дверь не заперла?

– Вот и я говорю – странно! – Матюша посмотрел через его плечо. – Но собаки по крайней мере нет!

Хорек вошел в прихожую, настороженно огляделся.

– Говорю тебе – здесь никого нет, – произнес он, невольно понизив голос.

– А если никого нет, так что же ты шепчешь?

– Я не шепчу! – огрызнулся Хорек. – Я просто тихо говорю! А что я, по-твоему, кричать должен на весь поселок? Чтобы все знали, что мы тут шастаем? Еще тетка эта припрется, как в прошлый раз, полицию вызовет! А Мазай конкретно сказал – чтобы все тихо было! А ты хочешь, чтобы все сбежались?

– Кто это – все? – Матюша опасливо огляделся по сторонам. – Ты же говорил, что здесь никого нет!

– Ну, это я так сказал, для примера…

– Ты уж лучше какие-нибудь другие примеры приводи… – проворчал Матюша. С этими словами он шагнул вперед, потянул на себя ручку стенного шкафа.

Дверца широко распахнулась, и из шкафа прямо на него выпал покойник.

Матюша вскрикнул неожиданно тонким визгливым голосом, отскочил назад, зацепился ногой за коврик и грохнулся на пол.

Хорек стоял посреди прихожей, переводя удивленный взгляд с неизвестного трупа на своего поверженного напарника.

– Ты чего? – спросил он наконец Матюшу.

– Я чего? – отозвался тот, пытаясь подняться. – Я тебе говорил – тут кто-то есть! Я тебе говорил, что кого-то видел в окне!

– Ты что, хочешь сказать, что видел в окне этого жмурика?

– Ну, может, он тогда еще был жив!

– Ага, а потом залез в шкаф и там умер. Или наоборот – умер, а потом залез в шкаф. Тебе как больше нравится?

– Мне никак не нравится. Я вон головой шандарахнулся…

– Ну, это для тебя совсем не опасно – у тебя голова не является жизненно важным органом.

– Не знаю, а только кровь течет…

Хорек взглянул на своего невезучего напарника и сочувственно вздохнул:

– Ну, погоди, сейчас мы что-нибудь найдем, чтобы перевязать твою голову…

С этими словами Хорек прошел в соседнюю комнату. Матюша остался стоять посреди прихожей, опасливо оглядываясь по сторонам и прислушиваясь к доносящимся из соседней комнаты звукам.

Оттуда доносился скрип мебели, звуки выдвигаемых ящиков, раздраженное бормотание Хорька. Потом скрипнула дверь, и наступила тишина.

– Хорек! – окликнул Матюша напарника. – Эй, Хорек, ты там?

Из соседней комнаты никто не отозвался.

– Эй, Хорек, ты чего молчишь? Ты чего не отзываешься? Ты прикалываешься, что ли, надо мной?

Напарник по-прежнему не издавал ни звука.

Тогда Матюша открыл дверь и заглянул в соседнюю комнату.

Хорька там не было, хотя видно было, что он там похозяйничал – дверцы шкафов открыты, ящики выдвинуты, на полу валялась разбросанная одежда. Наверное, Хорек искал бинты, не нашел их и пошел дальше, в следующую комнату.

Матюша открыл вторую дверь, опасливо заглянул в нее и вполголоса окликнул:

– Хорек, ты тут, что ли?

Ему никто не ответил. Матюша шагнул вперед и увидел прямо перед собой деревянную лестницу, ведущую на второй этаж. Он задрал голову и крикнул:

– Хорек! Ты там, что ли, наверху?

На этот раз в ответ на его голос со второго этажа донесся какой-то невнятный звук – то ли мучительный стон, то ли хрип, и снова наступила тишина.

– Эй, Хорек, ты там чего делаешь? – крикнул Матюша, но на этот раз ему никто не ответил.

Матюша еще долго прислушивался, ничего больше не услышал, однако решил осмотреть второй этаж и начал подниматься по лестнице.

Лестница скрипела под его внушительным весом, и этот скрип казался оглушительным в настороженной тишине дома. Матюша почувствовал, как по его широкой спине сползают капли ледяного пота.

Ему было страшно.

Вообще-то он был не очень труслив – не по причине врожденной храбрости или бесстрашия, выработанного годами тренировок, а из-за отсутствия воображения. Боялся он только двух вещей: собак и всего непонятного. Сейчас, к счастью, собаки в доме не было, зато здесь определенно происходило что-то непонятное.

Поднявшись на площадку верхнего этажа, бандит опасливо огляделся и снова окликнул своего напарника:

– Хорек, а Хорек! Ты здесь?

Снова он услышал какой-то приглушенный стон.

Этот стон доносился из-за небольшой двери, которая вела в помещение под скосом крыши – нечто вроде чулана или кладовой. Матюша дернул за дверную ручку – и дверь с громким скрипом открылась. За ней действительно оказался полутемный, заваленный хламом чулан. В дальней его стене было окно, но пыльное и маленькое, так что от него почти не было света.

Матюша протянул руку к выключателю, щелкнул кнопкой – и тут же лампочка под потолком ослепительно вспыхнула и с громким хлопком перегорела.

Бандит чертыхнулся. В чулане и без того было темно, а после яркой вспышки Матюша и вовсе почти ничего не видел. К счастью, на полу, буквально перед самой дверью, стоял старинный медный подсвечник на три свечи. В голове у Матюши внезапно всплыло совершенно незнакомое, непонятно откуда там взявшееся слово «канделябр».

Матюша достал из кармана зажигалку, зажег свечи и поднял канделябр над головой.

В чулане стало светлее. Бандит увидел, что небольшое помещение под завязку наполнено всевозможным никому не нужным барахлом. Здесь были старые чемоданы, коробки, ящики. Посреди чулана стоял детский трехколесный велосипед – в детстве у самого Матюши был точно такой же. Дальше, возле стены, стояла старинная швейная машинка с кованой станиной.

И там, на полу возле этой машинки, Матюша увидел Хорька.

Его тщедушный напарник лежал на полу в позе нерожденного ребенка, подтянув ноги к животу, и не подавал признаков жизни. Волосы на голове у него потемнели и слиплись – должно быть, от крови. На полу возле его головы темнела небольшая лужица.

Матюша перебрался через коробки и ящики, склонился над своим напарником и негромко позвал его:

– Хорек, ты живой?

Хорек не отозвался, и Матюша подумал, что он мертв.

Эта мысль вызвала у него в душе неожиданный отклик.

Они уже два года работали вместе, Хорек часто прикалывался над толстокожим напарником, высмеивал его обжорство и медлительность, но тем не менее Матюша успел привязаться к напарнику, и теперь его маленькие глазки наполнились теплой влагой.

– Хорек, кто же тебя так? – проговорил Матюша горестно и добавил с закипающей в душе яростью: – Найду гада, на куски его порву!

Впрочем, на место ярости тут же вернулась жалость к напарнику, он наклонился пониже и потрогал его плечо.

Хорек в ответ на это прикосновение шевельнулся и негромко, жалобно застонал.

– Так ты живой? – бурно обрадовался Матюша.

Он поставил канделябр на швейную машинку, поднял Хорька, порадовавшись при этом, что тот такой легкий, и понес его к выходу из чулана.

Когда он вышел в коридор, дверь чулана от сквозняка захлопнулась, и от сотрясения канделябр с горящими свечами упал на пол. Матюша этого не заметил, а если бы и заметил – не обратил бы внимания: его сейчас беспокоило только одно – как бы скорее доставить своего полуживого напарника в безопасное место, в место, где ему окажут помощь.

При падении две свечи погасли, но пламя третьей лизнуло сваленные на полу старые журналы. Сухая бумага вспыхнула как порох. С журналов огонь перекинулся на коробку с фотографиями, дальше – на ситцевую занавеску…

Как голодный зверь, пламя пожирало сваленный в чулане хлам, и голод его только усиливался. Через несколько минут огонь полыхал в комнате, как в доменной печи. Еще несколько минут – и от жара лопнуло стекло в маленьком окне, языки пламени вырвались наружу. От проникшего в комнату свежего воздуха огонь приобрел новую силу и кинулся пожирать соседние комнаты…

Матюша уже не видел, как пламя охватило весь дом Самохиных – он выезжал из коттеджного поселка, торопясь доставить своего друга и напарника в безопасное место.

Наконец Кристофоро покинул дом синьора Кастельнуово. Тот же рослый слуга по имени Петруччо, который привел его сюда, согласился проводить гостя до его дома. Они молча шли в ночной тишине, Кристофоро бережно прижимал к груди шкатулку черного дерева, предсмертный подарок синьора Кастельнуово.

Город был погружен в ту мрачную, безысходную тьму, которая наступает незадолго до рассвета. В эти предрассветные часы чаще всего посещают спящих ночные кошмары, тех же, кто не может заснуть, охватывает черное отчаяние. В эти часы чаще всего смерть приходит за человеком. В эти часы в каруджи – узких генуэзских переулках – орудуют ночные головорезы.

Шаги Кристофоро и его спутника гулко отдавались от стен спящих домов, чуть погодя им вторило эхо.

Эхо ли?

Кристофоро прислушался – и мрачное подозрение шевельнулось в его душе. Он дотронулся до плеча своего провожатого.

– Что случилось, добрый господин? – откликнулся Петруччо.

Кристофоро поднес палец к губам и остановился.

В наступившей тишине отчетливо прозвучали чьи-то крадущиеся шаги.

– Мне кажется, за нами кто-то идет! – проговорил Кристофоро едва слышно.

– Пусть себе идет! – самоуверенно отозвался Петруччо и поудобнее перехватил свою дубинку. – Они не посмеют на нас напасть, а ежели посмеют – горько пожалеют об этом!

Тут, словно в ответ на его самоуверенные слова, из темноты вынырнули две еще более темные фигуры, и в воздухе мелькнули обнаженные клинки.

Кристофоро тоже обнажил свой меч, но он мог действовать только одной рукой – второй он по-прежнему прижимал к себе драгоценную шкатулку.

Кроме того, очень тяжело было сражаться в темноте, не видя своих противников, определяя их положение только по неясным теням и тяжелому хриплому дыханию. Те же, казалось, видят в темноте как кошки или как летучие мыши.

Поначалу, несмотря на темноту, дюжий Петруччо ловко орудовал своей дубинкой, отбивая удары нападающих. Но потом один из них ранил его в плечо. Слуга отступил, перехватив дубинку левой рукой. Кристофоро отбивался своим коротким мечом, но он чувствовал, что враги постепенно одолевают.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/natalya-aleksandrova/volshebnyy-kompas-kolumba-neizvestnyy-shedevr-rembrandta/) на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения